Jump to content
Pritchi.Net

  • Parables

    Show all categories
    • pn
      Однажды слепой и зрячий отправились вместе путешествовать. По дороге они переночевали в одном месте и на следующее утро уже вознамерились было пуститься в дальнейший путь, как вдруг оказалось, что слепой случайно обронил свою палку. А так как он в ней очень нуждался, чтоб погонять своего осла, то и стал повсюду тщательно искать ее. К несчастью он при этом наткнулся на змею, которая совсем окоченела от холода и потому очень походила на жезл Моисеев. Дотронувшись рукою до змеи, слепой вообразил, что нашел свою палку и поднял ее. Почувствовав же, что новая палка и мягче и крепче прежней, он весьма обрадовался, возблагодарил Бога за свою находку и, довольный, пустился в дальнейший путь.
      Когда оба наши путешественника, приятно беседуя друг с другом, проехали уже некоторое разстояние, зрячий вдруг заметил, что слепой, вместо палки, держит в руках змею. Тогда, желая предостеречь его от опасности, он закричал ему:
      — Друг, брось скорее то, что у тебя в руках! Ты думаешь, что это — палка, а это — гадкая ядовитая змея. Пользы она тебе никакой не принесет, а повредить может очень легко. Брось же ее прежде, чем она даст тебе почувствовать свой яд!
      Но слепой подумал, что друг хочет подшутить над ним и хитрым образом отнять у него прекрасную палку. И он в ответ сказал ему:
      — О неверный друг! К чему ты мне завидуешь? Господь Бог послал мне, вместо прежней простой палки, другую, гораздо красивее и лучше; а ты хочешь отнять ее у меня. Ведь и тебе тоже может посчастливиться найти подобную палку. А у меня достаточно ума в голове, чтобы не поддаться на столь грубую уловку и не лишиться того, что принадлежит мне по праву.
      — Да я, дорогой мой, вовсе не завидую тебе, — возразил зрячий, — и совсем не покушаюсь отнять у тебя твою палку. Только, как добрый товарищ, я хочу предостеречь тебя от угрожающей тебе опасности. Послушайся же моего благого совета и, пока еще не поздно, брось змею, которую держишь в руках!
      Однако, столь настойчивыя просьбы и увещания только еще больше возбудили сомнения в слепом.
      — Зачем ты так искажаешь истину? — ответил он. — Ведь я уже сказал, что и тебе, может быть, посчастливится найти такую же палку.
      И хотя зрячий всячески старался убедить его и даже клялся, что имеет в виду лишь спасти его от опасности, однако, все было напрасно, и слепой остался глух ко всем увещаниям и советам своего спутника. Но когда взошло солнце и в воздухе стало теплее, змея отогрелась, вышла из своего оцепенения и зашевелилась. А немного спустя она ужалила слепого в руку, и тот умер в страшных мучениях.
      Итак, заметьте себе: кто не хочет слушать советов, тому ничем не поможешь.
    • pn
      Жил-был на свете один обжора. Вот раз, объевшись, он так заболел, что принужден был позвать к себе врача. Когда тот пришел, то прежде всего спросил, что, собственно, болит у него. Обжора отвечал, что чувствует сильныя боли в желудке.
      — А что вы сегодня кушали? — спросил далее врач.
      — Только кусочек черстваго хлеба да немного полусгнивших плодов, — отвечал больной.
      Тогда врач сказал своему помощнику, котораго привел с собою:
      — Принеси мне поскорее лекарство от глазных болезней; нужно прежде всего полечить этому больному глаза.
      — Господин врач, — воскликнул в ужасе обжора, — да глаза у меня совсем здоровы! Как же может мне помочь лекарство от глазных болезней, когда у меня боли в желудке!
      Но врач возразил:
      — Самое важное — вылечить вам глаза, чтобы вы впредь лучше видели, что едите.
    • pn
      Раз сошлись вместе трое путешественников и разговорились между собою. Один из них спросил при этом, что заставило их покинуть родину, с какою целью пустились они в путь и к чему они, вместо того, чтобы спокойно сидеть дома, подвергают себя всяким неудобствам, связанным с путешествием.
      На это один ответил:
      — Причина, заставившая меня покинуть родину и предпочесть покойной и приятной жизни дома утомительное путешествие, заключается в том, что у меня завелось нечто возбуждавшее во мне сильную зависть и чего я никак не мог равнодушно видеть. Так вот, чтобы не смотреть и даже не слышать об этой вещи, я и нашел всего лучше отправиться на некоторое время путешествовать.
      Тогда другой сказал:
      — И меня тоже выгнала из дома ужасная зависть.
      И третий также заявил:
      — Право, и я нахожусь в том же самом положении. Поэтому, давайте заключим между собою дружеский союз.
      Когда наши путешественники убедились, таким образом, что они все трое обладают одними и теми же свойствами характера, то у них на душе стало очень весело и они, вполне довольные, вместе пошли дальше. Немного спустя им посчастливилось найти на дороге мешок, полный золота. Они очень обрадовались своей находке и уселись рядом посоветоваться, как им поступить с нею.
      Тогда один сказал:
      — Уже давно терпим мы всякую нужду и лишения. А потому всего разумнее будет разделить нам этот мешок между собою поровну и затем вернуться домой.
      Но когда они стали делить золото, то в каждом из них пробудилась сильнейшая жадность и ни одному не хотелось, чтоб из находки досталось что-нибудь другим. Но никто из них не мог придумать, как бы сделать так, чтобы все досталось ему одному, и другие ничего не получили. В то же время ни один из них не в состоянии был и подавить в себе зависть, удовольствовавшись лишь своею долею.
      Так в нерешительности просидели они на одном месте целый день и целую ночь. Однако, пользы от этого для них не вышло никакой, и только они очень сильно проголодались.
      Но вот случилось так, что туда приехал местный царь на охоту. Увидев троих путешественников, сидевших рядом в нерешимости он спросил у них, что их так затрудняет? Тогда они поведали ему, в чем дело.
      — Нас трое, — сказала они, — но каждый чрезвычайно завислив и жаден. Это и заставило нас покинуть родину. Уже довольно долго бродим мы но здешней пустыне. И вот недавно мы нашли мешок, полный золота, но никак не можем поделить его между собою. Поэтому мы и ждем какого нибудь безпристрастнаго и мудраго посредника, который разделил, бы между нами золото сообразно с нашими заслугами. Когда ты, всемилостивейший государь, осчастливил это место своим высоким присутствием, то мы тотчас же поняли, что Бог услышал нашу молитву и в твоем лице послал нам желаннаго посредника.
      — Мне известны лишь ваши пороки и ваше слабоумие, — отвечал царь. — Но вы должны мне совершенно откровенно сказать, до каких пределов простирается ваша жадность, чтобы я мог вполне сознательно решить, как распределить между вами золото, по заслугам каждаго.
      Тогда самый младший из путешественников сказал:
      — У меня жадность до того безпредельна, что я никогда не могу решиться сделать кому нибудь добро.
      Другой же ответил:
      — И ты считаешь себя жадным? Да ты, по моему мнению, еще совершенный новичек в этом деле! Вот я так не могу даже видеть, чтобы при мне кто-либо дарил что-нибудь другому.
      А третий возразил:
      — Из ваших слов ясно видно, что вам еще очень далеко до меня, и я утверждаю, что я самый жадный и завистливый из вас, ибо не могу выносить даже того, чтобы кто-либо дарил мне самому что-нибудь.
      Выслушав подобныя заявления, царь гневно закусил себе губы и затем воскликнул:
      — Ах вы, несчастные скупцы! Вы сами произнесли себя приговор. Не видать вцм этого золота, как своих ушей, и каждый из вас получит должное возмездие.
      И приказал царь своим слугам: перваго путешественника отколотить жестоко палками, отнять у него все, сняв с него даже одежду, и потом прогнать; другого он велел обезглавить, а третьяго казнить самым мучительным образом.
    • pn
      Один торговец железом, отправляясь в путешествие, отдал на сохранение своему хорошему другу тысячу фунтов железа. Возвратившись через некоторое время домой, он отправился к тому же другу с целью получить обратно свое железо. А добрый-то друг уж давно продал его и деньги присвоил себе.
      Поэтому, когда торговец обратился к нему с просьбой возвратить вверенный ему товар, он ответил так:
      — Чтобы лучше сберечь твое железо, я спрятал его у себя на погребе. Но к сожалению я не знал, что там завелась мышь. Когда же я об этом узнал, то мышь уже успела съесть все твое железо.
      Торговец тотчас же смекнул, то значил подобный ответ, но показал вид, что вполне доверяет другу и сказал:
      — Ты совершенно прав: ведь мыши охотно едят железо.
      Услыхав такия слова, друг сильно обрадовался и подумал про себя: «Дурак-то ведь в самом деле поверил, что я ему наболтал, и отказывается от своего дора. Однако, из предосторожности, надо пригласить его к себе в гости и получше угостить, чтобы у него не осталось и тени подозрения».
      Вот он и пригласил его к себе пообедать.
      Но торговец железом отказался, ссылаясь на то, что у него теперь нет времени, и обещая придти к нему в гости завтра, если он ничего не имеет против этого. Затем торговец пошел домой. По дороге он случайно встретил маленькаго сынишку своего друга, игравшаго за воротами, и увел его к себе.
      На следующий день он в назначенный час пришел к своему другу, но нашел его очень взволнованным и грустным. Он спросил у него, что могло подвергнуть его в такое отчаяние, и тот, со слезами на глазах, отвечал ему:
      — У меня со вчерашняго дня пропал сынок. Я уж повсюду искал его, но нигде не нашел ни малейшаго следа его.
      — Когда я вчера выходил от тебя, — сказал тогда торговец железом, — то к великому своему изумлению увидал, что в воздухе летел ястреб с ребенком в когтях; это был мальчик приблизительно таких же лет, как и твой малютка.
      — Ах, к чему разсказываешь ты мне подобную нелепость, — воскликнул уныло несчастный отец. — Да разве это возможно? Ведь ты явно насмехаешься надо мною! Ну в состоянии ли такая маленькая птица, как ястреб, унести в своих когтях ребенка, в котором не один фунть весу!
      — Что же тут удивительнаго, — возразил с усмешкою торговец железом. — Если мышь может съесть тысячу фунтов железа, то почему же ястреб не может унести в своих когтях ребенка?
      Друг тотчас же понял истинный смысл слов торговца железом и сказал:
      — Не безпокойся, твое железо вовсе не съедено мышью.
      — Не печалься же и ты, твой сын вовсе не похищен ястребом. Возврати мне мое железо, и получишь назад своего сына.
    • pn
      У одного мужа были две жены, одна постарше, а другая помоложе. Самому же ему было около 50 лет, и борода у него начинала уже седеть. Он с одинаковою нежностью любил обеих своих жен и одинаково хорошо обходился с ними, деля свои досуги совершенно равномерно между ними.
      Была у него привычка, после утренней молитвы еще немного подремать. Вот однажды утром, когда добряк заснул на коленях у своей пожилой жены, та заметила, что у него в бороде уже много седых волос и подумала: «Не худо было бы мне выстричь у мужа парочку—другую черных волос; тогда молодая жена, увидев, что он весь поседел и что молодость его, стало быть, уже прошла, перестанет любить его; а он, заметив это, конечно охладеет к ней, и я одна стану пользоваться его любовью.
      И она, как сказала, так и сделала.
      Когда же муж, на следующее утро, заснул на коленях у своей молодой жены, то та, увидав, что у него в бороде что-то стало больше седых волос, подумала: «Если я выстригу у него седые волосы, то он будет казаться моложе и не станет более обращать внимания на свою старуху». И она выстригла ему так много седых волос в бороде, как только могла.
      Так дело шло целый месяц. И вот однажды он приметил на улице двух мужщин, которые разговаривали, как ему показалось, о его бороде. Тогда ему захотелось погладить ее рукою. Но каково же было его изумление, когда он увидал, что бороды-то у него уж совсем нет.
    • pn

      Мать и дочь

      By pn, in Humayun-nama,

      У одной старухи была молодая, очень красивая дочь. Звали ее Бедридшемаль, что значит Полная-Луна. И действительно, нельзя было найти для нея более подходящаго имени, потому что прелестное личико ея сияло, как месяц в полнолуние. Когда она говорила, то, казалось, слышатся нежные звуки соловьиной песни, и всякий, кому только удавалось увидеть ее вблизи, приходил от нея в полное восхищение. Но вот однажды девушка почувствовала себя нездоровой, и положение ея с каждым днем стало так ухудшаться, что скоро она сделалась лишь тенью того, чем была прежде.
      Старая мать с трогательною заботливостью ходила за нею день и ночь и ни на минутку не отлучалась от постели своей любимицы. Со слезами на глазах она молилась за нее Богу и говорила: «О милое, дорогое дитя! как бы охотно умерла я за тебя! Вся моя радость, все мое счастье на земле — в тебе одной, и если тебя не будет на свете, то к чему и мне жить? За тебя, ангел мой, я с готовностью отдам свою жизнь. Если своею смертью я могу сохранить тебя на свете, то я сейчас же готова умереть самым мучительным образом. Чтобы ты была счастлива, я с наслаждением перенесу всякое страдание».
      Так вопила старуха изо дня в день, а на утренней молитве просила Бога. «О Боже! умилосердись над этим юным созданием, которое еще не знало счастья на земле, и вместо моей дочери, возьми к Себе меня. Надели ее, — и даже еще в большей мере, — всеми земными радостями, какия еще остались на мою долю. Освободи ея цветущее тело от болезни и всели лучше эту болезнь в мою дрянную плоть. Даже если бы от горя мне пришлось превратиться в мумию, одари лишь мою дочь цветущей красотою!» Одним словом, старуха плакала и молилась со всею материнскою нежностью, с полною готовностью пожертвовать всем за жизнь дочери.
      Но вот случайно эта женщина имела чернаго быка. Бедное голодное животное, о котором она и думать-то забыла под влиянием своей скорби, воспользовалось однажды удобным случаем и вошло в кухню, привлеченное запахом похлебки, которую старуха сварила для своей больной дочери. «А ведь это должно быть нечто очень вкусное», подумал бык про себя и, опустив морду в котелок, с наслаждением стал пить похлебку. Когда же, выпив весь котелок до дна, он захотел вытащить из него свою морду, то никак не мог сделать этого, так как рогом зацепил за ручку котелка. Испугавшись, он стал отчаянно реветь и метаться из стороны в сторону. Принтом он случайно отворил головою дверь, ведшую в жилую комнату. Старуха никак не ожидала появления подобнаго гостя и, не разглядев в сумерках, что за ужасная фигура стояла в дверях, вообразила в испуге, что настала страшная минута появления ангела смерти, пришедшаго за душою Бедридшемали. И вот, чтоб ангел как нибудь не ошибся в темноте, она громко закричала:
      — О ангел смерти! Смилуйся надо мною, я ровно ничем не больна, а вот дочь моя действительно лежит там, на постели, совсем при смерти; Бог, конечно, за нею-то и прислал тебя. Так возьми же ее с собою, а мне, бедной, оставь жизнь; ведь дни мои и без того уже сочтены.
      Этот разсказ доказывает, что, к сожалению, любовь к ближнему у нас часто начинается самими собою.
    • pn
      Жили-были на свете два человека. Одного из них звали Селимом, а другого — Ганемом. Вот раз и собрались они вместе в продолжительное путешествие. Долго шли они, и наконец, в один прекрасный день, вдруг очутились у высокой горы, вершина которой терялась в облаках, а у подножия разстилалось большое озеро. За озером же виднелся громадный мраморный лев, из широко раскрытой пасти котораго непрерывною струей лилась вода. Озеро окружали прекрасныя деревья и редкостные кусты; не было недостатка и в нежно пахучих цветах, так как вблизи сгруппированы были искусным образом цветущия розы, лилии, азалии и много разных других цветов. Наши путники тотчас же задумали остановиться на отдых в столь приятном месте и с этою целью уселись на лужайке, поросшей роскошной травою. Отдохнувши же достаточно, они захотели поближе ознакомиться с прекрасными окрестностями этого места.
      И вот на самом берегу озера они открыли каменную плиту, на которой золотыми буквами сделана была такая надпись: «Чужестранец, ты, вступивший своими ногами на здешнюю почву, будь уверен, что встретишь тут самый искренний привет и будешь принят со всем надлежащим почетом, но только при условии, что ты, не щадя своей жизни, смело переплывешь озеро и попытаешься перенести мраморнаго льва на вершину горы. Не робей, чужестранец, будь мужествен, и если бы даже за тобою погнались дикие звери из лесу, — не бойся ничего! А если тебе удастся это сделать, то ты навеки будешь счастлив и станешь жить в большой чести до конца дней своих».
      Когда наши путники прочитали эту надпись, то Ганем сказал Селиму:
      — Милый друг, давай попытаем вместе счастья и проверим, много ли правды заключается в этом обещании. Приложим все наши силы, чтоб достичь указанной нами цели.
      — Но, дорогой мой, — отвечал Селим, — ведь никто из благоразумных людей не станет подвергать себя опасности, основываясь лишь на подобной надписи. Кто поручится, что мы получим обещанную награду? Тот, кто принимает яд под видом лекарства, делает глупость, и кто подвергает себя всевозможным неприятностям ради отдаленнаго призрака счастья, — поступает крайне неразумно.
      — Кто не сеет, — возразил на это Ганем, — тот, ведь, и не жнет. Счастья возможно добиться лишь в том случае, когда не боишься подвергнуться опасностям. Если хочешь сорвать розу, то нечего думать о ея шинах. И я считаю, что было бы крайне неблагоразумно покинуть это место, не сделав хотя бы попытки выполнить условия, указанныя в надписи.
      — Однако, кто может нам поручиться, — отвечал Селим, — что эта надпись не имеет целью именно ввести в заблуждение неосторожных людей? Вступая на известный путь, надо непременно наперед знать, куда он ведет. Затевая какое-нибудь важное дело, следует заранее тщательно обдумать, какия дурныя или хорошия последствия оно может повлечь за собою. Кто знает, может быть это озеро представляет собою пучину, через которую и пробраться-то нет никакой возможности! Но если даже допустить, что это и удалось бы, кто же нас заверит, что лев не настолько тяжел, что его нет возможности даже сдвинуть с места. А разве нельзя также предположить, что на пути к вершине горы мы встретим какия-либо непреодолимыя препятствия. Наконец, если бы даже нам и удалось выполнить все поставленныя в надписи условия, то все-таки еще вопрос, в состоянии ли мы были бы воспользоваться плодами своих успешных трудов. Что касается меня, то я решительно не признаю для себя возможным принять участие в таком неверном предприятии, да и тебе не советовал бы заниматься подобными глупостями.
      — Нет человека на свете, — возразил на это Ганом, — который в силах был бы отклонить меня от раз принятаго решения. Я вижу, что мне придется одному идти своею дорогой. Но если ты уже совсем не хочешь помочь мне, то по крайней мере не уходи отсюда, дабы тебе собственными глазами увидать, что станется со мною.
      Убедившись, что Ганем твердо вознамерился всем рискнуть, Селим сказал ему:
      — Так как ты, я вижу, остаешься совершенно глух ко всем моим советам и хочешь самым дурацким образом подвергнуть себя неминуемой опасности, я же не в состоянии смотреть на это равнодушно, то я лучше сейчас же уйду. Прощай!
      И он на самом деле уложил свои пожитки и ушел. Ганем же немедля бросился в озеро, однако скоро убедился, что оно глубиною с море. Но он все-таки не вернулся назад, а стал мужественно бороться с волнами и наконец добрался до льва. Он употребил все свои силы, чтоб взвалить последняго себе на плечи и донести до вершины горы. Добравшись туда вчастливо, он увидал вдали большой прекрасный город. Вдруг лев зарычал так ужасно, что задрожала земля. Как только в городе услыхали рев льва, оттуда сейчас же вышла большая толпа людей и направилась прямо к Ганему. Это были все самыя почетныя городския лица. Они подвели Ганему чуднаго коня и стали упрашивать, чтоб он сел на него. Затем они увезли Ганема в город, облекли в пурпурную мантию и попросили сесть на царский трон. На удивленный же вопрос его, что значило все это, один из присутствующих сказал:
      — Лев, котораго ты втащил на гору, наш талисман. И тот, кто мужественно презирает все опасности, выбирается нами в цари, когда смерть похищает у нас властителя. Ты блистательно выполнил тяжелыя условия, а потому мы теперь провозглашаем тебя своим царем.
      Вот каким образом Ганем взошел на престол. А так как он показал себя мужественным и безстрашным, то над ним и сбылось с точностью счастливое предвещание.
    • pn
      Раз один дервмш шел по лесу, восхищаясь дивной природой, сотворенной Богом. Вдруг увидал он сокола, который с куском мяса в клюве, все кружился около одного дерева. Это так заинтересовало дервиша, что он стал внимательно следить за птицей.
      Между тем сокол, сделав еще несколько кругов, опустился на дерево, присел к одному гнезду, где лежала птица с перешибленным крылом, и стал совать ей в рот кусочки мяса.
      Увидав, как великодушно поступает сокол, дервиш воскликнул: «Вот как велик Аллах! Он не допускает, чтобы даже какая нпбудь безпомощная птица погибла с голоду, и посылает ей пищу через посредство ея же врага! А я-то столько забочусь о куске насущнаго хлеба для себя! Нет, я полагаю, Богу вовсе не угодно, чтобы мы так много заботились о своем пропитании и из-за этого пренебрегали молитвой. Лучше поселюсь-ка я отныне здесь, в лесу, и не стану ни о чем хлопотать, а посвящу себя исключительно служению Богу. Ведь Бог всякому посылает насущный хлеб!
      И он на самом деле исполнил свое намерение и целых три дня пробыл, ни о чем не заботясь, в ожидании, что Бог пошлет ему пищи. Однако ожидания его не сбылись и от голода он до того ослаб, что едва мог держаться на ногах. Наконец, от истощения он заснул. И приснилось ему, что какой-то голос, исходивший с неба, говорит ему: «Бог создал мир с тем, чтобы каждый исполнял в нем свое назначение. И хотя в Его власти послать тебе пищи без малейшаго труда с твоей стороны; но Он установил, чтоб каждый сам зарабатывал себе насущный кусок хлеба».
      Проснувшись, дервиш принял очень близко к сердцу эти небесныя слова и снова стал трудом зарабатывать себе пропитание.
      Мораль этого разсказа та, что без труда нельзя ничего добиться и, по пословице, масло само не родится. Потому-то каждому и следует трудом добывать себе кусок насущнаго хлеба.
    • pn
      У одного торговца медом был сосед, человек хотя и очень бедный, но исполненный большого благочестия. А торговец был человек зажиточный. Вот он ежедневно и стал давать бедному, благочестие, котораго ему очень нравилось, столько меду, сколько тому нужно было для пропитания. А так как бедняк был человек очень экономный, то скоро у него накопилось столько меду, что он наполнил им целый глиняный горшок до самых краев.
      И вот однажды, посмотрев, сколько ему удалось скопить меду, он с радостью заметил, что этого меду у него стало уже довольно много. Тогда он подумал:
      «А ведь очень не дурно было бы, если бы мне удалось продать мой запас меду пиастров за десять. Я бы купил себе на эти деньги десяток овец. Через полгода каждая овца принесла бы мне по ягненку, и через год у меня уже было бы тридцать или сорок голов скота. А если бы дело пошло так и дальше, то через десяток лет у меня уже было бы целое громадное стадо. Я продал бы тогда свой скоть по выгодной цене и сделался бы богатым человеком. Взял бы я тогда себе в жены какую-нибудь богатую девушку, и она родила бы мне сына. Я дал бы сынку хорошее воспитание, потому что, будь он ленив и непристоен, то ведь мне пришлось бы его наказывать. Тогда я взял бы палку и стал бы колотить его вот так!»
      И при этих словах он до того одушевился, что действительно схватил палку и стал ею ударять, но конечно не по мальчику, котораго еще и не было, а по своему горшку с медом, покуда тот не треснул и мед не брызнул ему прямо в лицо.
    • pn
      Жил-был некогда на свете один арабский эмир, по имени Нуман-ибн-Мунзир. Во всей Аравии он был известен своею необычайной щедростью, и великодушие его прославлялось везде и повсюду. Был у него между прочим один советник, по имени Шерик, пользовавшийся у всех величайшим уважением и доверием за свой возвышенный ум.
      При дворе этого государя существовал один очень странный обычай, унаследованный еще от предков. В силу этого обычая, для всех, кто имел какую-либо просьбу к эмиру; установлено было два дня в неделю. Один из означенных дней назывался На'м (счастливый день), а другой, напротив, носил наименование Зе'у (несчастливый день). Всякаго, кому выпадала удача появиться при дворе в день На'м, эмир принимал самым любезным образом и щедро награждал дарами, так что проситель возвращался домой счастливым и довольным. Но кто имел несчастие придти к эмиру в день Зе'у, тот терял свою голову под топором палача.
      И вот раз случилось так, что один бедный араб, по имени Тай, отец многочисленнаго семейства, наслышавшись много о великой доброте эмира, вздумал обратиться к нему в надежде, что столь прославленная щедрость этого государя сразу положит конец всем удручавшим его бедствиям. И оставив своих полуголодных детей в деревне, он отправился в город.
      Добравшись, после длиннаго, продолжительнаго пути, до конечной своей цели, Тай тотчас же отыскал дворец и исполненный самых радужных надежд, предстал пред эмиром. Произнесши сначала, в виде приветствия, несколько превосходных стихов в честь эмира, он затем в самых трогательных выражениях разсказал ему о своих нуждах и о своей бедности.
      Но случайно тогда был именно день Зе'у, и эмир, в силу стариннаго обычая, отвечал просителю, что не только не может помочь ему, а даже принужден велеть отрубить ему голову. Услышав из уст самого Нумана свой смертный приговор, бедный араб побледнел как смерть, и дрожа всем телом, упал в обморок на землю.
      Когда же, спустя некоторое время, он пришел в себя, то грустным голосом сказал эмиру:
      — О высокий повелитель правоверных! у меня много детей, и я их, горемычных, оставил дома голодными. У них со вчерашняго дня еще не было ни крошки во рту, и теперь, мучась от голода, они с нетерпением ждут моего возвращения. Но судьба требует, чтобы я исчез с лица земли, и мне остается только смиренно и без всякаго ропота покориться предначертаниям Всевышняго. Так окажи же мне перед смертью одну последнюю милость!
      — Говори, — сказал благосклонно эмир, — и если это окажется в моей власти, то я исполню твое желание.
      — О высокий повелитель правоверных, — продолжал араб, — умоляю тебя великим именем Аллаха, сжалься над моими голодными детьми, которым скоро предстоит стать сиротами, и отсрочь милостиво мою казнь лишь на несколько часов. Ведь отложить еще не значит отменить. А я тем временем выпрошу для несчастных своих детей хотя немного пищи у добрых людей, отнесу им и затем поручу их попечению какого-нибудь милосерднаго человека. Сегодня же вечером, раньше, чем закатится солнце, я вернусь сюда обратно и предоставлю свою жизнь в твое полное распоряжение. И тогда делай со мною, что тебе угодно.
      — Хорошо, — отвечал эмир, — ради твоих детей я охотно исполню твою просьбу. Однако, к сожалению, я все же не могу нарушить нашего стариннаго обычая. Поэтому я отпущу тебя к детям, но лишь под тем условием, чтобы ты представил за себя кого-нибудь в поручители. И знай: если ты не сдержишь своего слова, то вместо тебя вечером будет обезглавлен твой поручитель.
      При этих словах эмира Тай тоскливым взглядом обвел весь ряд присутствовавших сановников, ища с мольбою в глазах, между ними хотя бы одного благороднаго человека. И вот его блуждающий взор упал на Шерика. И в глубокой печали воскликнул он, обращаясь к министру:
      — О благородный Шерик! Будь великодушен и стань до солнечнаго заката моим поручителем перед нашим эмиромъи Будь милостивым спасителем моих детей! Поверь мне, что как только я накормлю несчастных, я тотчас же вернусь сюда. И Всеблагий Аллах щедро вознаградит тебя за такое благое дело!
      И благородный Шерик, не медля ни одной минуты, обратился к эмиру и сказал:
      — Высокий повелитель! Я беру на себя поручительство за Тая. Будь милосерд и дозволь ему сходить к детям.
      Тогда эмир тотчас же отпустил араба, и тот со всевозможною поспешностью удалился, обливаясь благодарными слезами.
      Около полудня, когда солнце уже высоко стояло на небе, эмир насмешливо сказал Шерику:
      — Ну, Шерик, готовься к смерти, потому что крайне невероятно, чтобы твой араб действительно сдержал свое слово и вернулся сюда обратно.
      — Наш договор кончается только с закатом солнца, — возразил самым сериозным тоном министр; — а до тех пор я все еще нахожусь у тебя на службе.
      Наконец солнце стало совсем закатываться, о Тае же все еще не было ни слуху, ни духу. Тогда эмир сказал:
      — Ну, Шерик, наступает твой последний час. Готовься к смерти и если хочешь высказать какое-нибудь предсмертное желание, то торопись, пока у тебя есть еще время.
      Тогда благородный Шерик встал совершенно спокойно, с полным достоиством, совершил все предписанныя законом омовения и, произнеся краткую молитву, с покорностью опустился на колени перед палачем. В это самое мгновение вдали, на самой границе пустыни показался человек, который поспешно бежал по направлению к городу. Это был Тай. В изнеможении и весь обливаясь потом, он, напрягая последния силы, старался как можно скорее добраться до эмира. Увидав своего благодетеля на коленях пред палачем, он поспешно подошел к нему, поднял его, обнял, поцеловал и затем сам опустился на его место, под топор палача. После этого он обратился к эмиру и сказал:
      — Наше соглашение теперь кончилось. Я исполнил свои обязанности относительно детей, и готов ко всему. Делай же со мною, что тебе угодно.
      Такое редкостное и удивительное происшествие повергло всех в величайшее изумление. Сам эмир погрузился на несколько минут в глубокое раздумье. Наконец он поднял голову и сказал:
      — Во всю свою жизнь я не видывал ничего подобнаго и не слыхивал о столь своеобразных и удивительных людях. Ты, Тай, своею добросовестностью и верностью данному слову, достигнув, вершины того, что возможно для человека и дал нам такой блистательный пример силы характера, что никто в мире не может сказать, что он тверже тебя в этом отношении. А ты, Шерик, — обратился он к последнему, — ты дал нам такой образец великодушия и благородства, что отныне никто не может более тебя заслуживать название великодушнаго. Да простит мне Аллах всю ту кровь, какая была здесь пролита в силу нашего отвратительнаго обычая. Отныне день Зе'у да будет совсем отменен, и пусть оба дня называются днями На'м. И пусть впредь мои подданные и в тот, и в другой день испытывают лишь одно удовольствие и одариваются щедрыми подарками.
      Как сказал эмир, так и было исполнено. И он не только тотчас же помиловал Тая, но еще подарил ему два кошелька, полных золота, и прекрасную одежду.
      Вот каким образом Тай твердостью характера спас себе голову, а своим детям — отца. Разсыпавшись в сердечных благодарностях перед эмиром Нуманом и своим спасителем Шериком, он простился с ними и довольный, счастливый вернулся домой.
    • pn
      Раз один бедный, но добрый и очень благочестивый дервиш, по-имени Данадиль, что значит Добрая-Душа, отправился в Мекку на богомолье. Но вот в пустыне на него вдруг напали разбойники. Думая, что у него должны быть большия деньги, они вознамерились убить его. Данадиль, заметя это, сказал им:
      — Я — человек бедный, и у меня едва наберется столько денег, чтобы прокормиться, пока я дойду до Мекки. Однако, если вас так прельщает мое ничтожное имущество, то, пожалуй, возьмите его себе; только отпустите меня, чтобы я мог, хотя бы с большими затруднениями, добраться до священнаго места, куда так горячо стремится душа моя.
      Но жестокие разбойники на захотели отпустить его из опасения, чтобы он впоследствии не донес на них, и уже занесли над головою его кинжал в целью нанести ему смертельный удар. С отчаянием оглядывался дервиш вокруг себя, умоляя каждую былинку о помощи. И вдруг блуждающими взорами он увидел вдали стаю ворон, летевшую высоко в воздухе. И закричал он птицам:
      — У меня нет ни малейшаго средства спастись от этих жестоких людей. Они непременно хотят убить меня! И единственным свидетелем их злодеяния является Бог! Поэтому заклинаю вас, о летящия там в вышине, отомстите за мою смерть этим безжалостным людям!
      Разбойники, услыхав слова дервиша, стали смеяться и подтрунивать над ним, а один из них спросил, как его зовут.
      — Меня зовут Данадилем, — ответил дервиш.
      — Ну это имя совсем не подходит к тебе, — сказали насмешливо разбойники. — Неужели же ты в самом деле думаешь, что птицы исполнят твою просьбу? Твой поступок ясно показывает нам, что ты — глупый невежественный человек, и избавить свет от такого дурака, как ты, право не составит большого греха.
      И с этими словами они прикончили его совсем.
      Спустя некоторое время труп убитаго был найден. И скоро в целом Дамаске только и было речи, что о бедном покойном дервише, котораго все так любили за его благочестие. Принялись со всевозможным усердием искать его убийц, однако совершенно понапрасну. Не найдено было ни малейшаго следа, который указывал бы, кто мог совершить это преступление.
      Прошло еще довольно времени, и вот наступил праздник Байрама. Множество правоверных собралось для молитвы на площадь перед мечетью. Тут же, в толпе, находились и разбойники. Вдруг их разом окружила стая ворон. С ужасным карканьем стали оне носиться над головами злодеев, так что молитвенное настроение собравшагося народа оказалось совершенно нарушенным.
      Один из разбойников был так поражен подобным действием птиц, что не мог удержаться и тихонько шепнул своему товарищу; «Право, мне кажется, что эти вороны в самом деле хотят отомстить нам за смерть Данадиля!»
      Случайно один из соседей его услыхал эти слова и тотчас же распорядился арестовать разбойников. Они были затем подвергнуты строгому допросу, сознались искренно в своем преступлении и поплатились за него смертью на виселице.
×
×
  • Create New...