Перейти к содержанию
Pritchi.Net

  • Притчи

    Показать все категории
    • pn

      Слепец

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Слепец, с поднятою головою, стоял в лучах весеннего солнца. Теплота протекала по его членам, сияние падало на смеженные его глаза, и лице его неуклонно было обращено к солнцу.
      «О ты, непостижимый океан света!» воскликнул он, «о ты, чудо всемогущей руки, сотворшей тебя и водящей по великолепному твоему пути! Из тебя текут вечная теплота, обилие и жизнь, и никогда сила твоя не иссякает. Сколь велик должен быть Тот, Кто сотворил тебя!»
      Так говорил слепец. Стоявший подле него человек услышал слова его, удивился, и спросил: «Как можешь ты хвалить солнце, которого не видишь?»
      Слепец отвечал: «Для сего-то я и хвалю его, друг мой! С того времени, как свет очей моих затмился и сияние солнца для меня стало затворено, я переселил его в душу мою: когда я чувствую его приближение, тогда оно восходит в душе моей и освещает ее. Но вы смотрите на него, как на все ежедневно окружающие вас предметы, только телесными очами!»
    • pn
      Вскоре по полуночи, Альмед, мудрый учитель, пробудил ученика своего Сади, и сказал: «Встань, и пойдем, до зноя дневнаго, в дом отца твоего». Сади радостно воспрянул с ложа, облекся в одежду, и последовал за своим учителем. «Какая ночь!» сказал юноша, когда они вышли в поле. Но Альмед ответствовал: «Мы будем созерцать ея великолепие на Фаворе». Они пошли бодро на гору, достигли ея вершины и там остановились.
      Царствовала глубокая тишина, зрак неба был совершенно ясен, как прекрасный сафир, звезды стояли подобно великому воинству, и сверкали; вдали блистало море.
      Сади устремил взоры свои на небо и море, и безмолвствовал. Альмед отверз уста свои и вещал священными словами: «Приидите и видите дела Божия. Небеса поведают славу Божию, творение же руку его возвещает твердь. Господи Боже мой, возвеличился еси зело: во исповедание и в велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом яко ризою, простирали небо яко кожу: Покрываяй водами превыспренняя своя, подагаяй облаки на восхождение свое, ходяй на крилу ветреню: Творяй ангелы своя духи и слуги своя пламень огненный. Основаяй землю на тверди ея: не преклонится в век века. Бездна яко риза одеяние ея. Восходят горы, и нисходят поля. Посылаяй источники в дебрех, посреде гор пройдут воды. На тых птицы небесныя привитают: от среды камения дадят глас. От плода дел Твоих насытится земля. Прозябаяй траву скотом, и злак на службу человеком. И вино веселит сердце человека, умастити лице елеем: и хлеб сердце человека укрепит. Насытятся древа польская, кедри Ливанстии, ихже еси насадил. Сотворил еси луну во времена. Положил еси тму, и бысть нощь, в ней же пройдут вси зверие дубравнии: Скимни рыкающий восхитити, и взыскати от Бога пищу себе. Отверзшу Тебе руку, всяческая исполняется благости. Отвращшу же Тебе лице, возмятутся: отъимеши дух их, и исчезнут, и в персть свою возвратятся. Послеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли. Что есть человек, яко помниши его; умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его: И поставил еси его над дели руку Твоею. Вся покорил еси под нозе его!»
      Так вещал учитель в тишине ночи: Сади объят был ужасом, прикрыл главу свою, и трепетал.
      «Зри!» воскликнул Альмед. «Нисходит день!» И утрення заря распростерла криле свои по конец земли, и море в брегах своих и древа и горы покрылись румянцем, и облака на востоке блистали как пурпур и рубины. Солнце явилось и возносилося, горы курились; море горело как текущее злато; раздалось пение птиц; звери подвиглись; люди явились и на нивах и в садах и в виноградниках. Утреннее солнце освещало лице Сади и его учителя.
      Сади, полный радости, взирал на лице своего учителя. Альмед открыл уста свои и рек: «Зри, Сади! сколь велико всемогущество Божие, столь же велика и благость Его».
      Сади упал на грудь своего учителя и плакал от радости. Альмед простер над ним руку свою и благословил юношу.
      Потом они взяли жезлы свои и пошли к жилищу Сади, и Сади во весь день был кроток и молчалив, и родители радовались о сыне своем и говорили между собою: «чем можем вознаградить Альмеда за благодеяния нашему сыну?» Но они не знали, что происходило на Фаворе.
    • pn
      Астроном, глубокоученый муж, провел целую ночь на обсерватории, и наблюдал течение звезд. Утром возвратился он домой, к жене своей; под рукою у него был свиток бумаг, и глаза его блистали от внутренней радости и высокого мнения о самом себе.
      «Посмотри», сказал он и распустил свиток, исписанный множеством цифр и фигур, «посмотри на плод благословенной, великолепной ночи! Сколь важна наука, могущая предначертывать пути безчисленному воинству звезд, из которых ни одна не должна уклоняться ни на право, ни на лево, и измерять высоту лунных гор! И какое восхитительное чувство быть знатоком такой науки!»
      Когда он говорил таким образом, к великому удивлению жены своей, маленький сын схватил его за руку, прервал слова его и вскричал: «Папенька! папенька!» Но он отворотился от сына и сказал: «Молчи, молчи, дитя мое!»
      Но мальчик не переставал дергать за руку отца и кричать: «Посмотри, да посмотри же, папенька!» Тут обратился к нему отец, и мальчик, указав на стенные часы, сказал: «Я уже знаю все цифры на часовой доске, и теперь стрелка стоит на семи». Потом ребенок важно кивнул головою, и смотрел на отца.
      Мать засмеялась; засмеялся и отец, свернул свои бумаги, и сказал: «Ребенок дал мне полезный урок».
    • pn
      В прекрасный весенний вечер отец семейства сказал жене своей: «Пойдем в поле, и посидим на холму, чтобы насладиться зрелищем заходящего солнца. Сего дня будет приятный вечер».
      Двое детей, мальчик и девочка, услышали сии слова и сказали: «Мы пойдем вперед, и будем ждать вас на холму». Потом они побежали из дому.
      За ними пошел и важный отец с милою своею женою; они разговаривали о красоте природы и о детях своих; отец от сокровища своей
      мудрости, а мать от благочестивого своего сердца.
      Когда они взошли на холм, дети уже были там, восклицали и скакали им навстречу; они привели с собою и белого ягненка, своего питомца.
      Солнце заходило великолепно: отец и мать смотрели на него, и души их были объяты умилением. Потом отец возвысил свой голос, и говорил детям о сотворении мира, о сонмах звезд и о Творце природы, создавшем небо, землю и море и вся яже в них; приказал детям созерцать солнце в его велелепии, и примолвил: «Вот чудесное произведение Всевышнего!» Он думал в сердце своем, что настало время поучать детей небесной мудрости.
      Когда отец произнес последние слова, дети вдруг воскликнули: «О, посмотрите, папенька и маменька, как прекрасно, как мило!» Они украсили ягненка цветами, и он стоял как жених, и ел траву из рук их.
      Отец взглянул на мать, и с важностью покачал головою.
      Но мать улыбнулась и сказала: Ах, мой милый, оставь их до времени в детской простоте. Оне не имеют еще нужды в восходящих и заходящих мирах и в словах важного поучения. Им надобна только любовь, и их есть царствие Божие».
      Отец и мать приласкали обоих детей своих, и радовались вместе с ними изукрашенному ягненку.
    • pn
      Когда усилились гонения, добродетельный Поликарп, Епископ Смирнский, оставил город, и удалился на село с верным учеником своим Кресцентием. В один прохладный вечер, вышел он под тень величественных дерев, стоявших пред сельскою хижиною. Там нашел он под дубом Кресцентия: голова его была склонена на руку и слезы текли из глаз его.
      Старец подошел к нему и спросил: «Сын мой! о чем плачешь ты?» Кресцентий поднял голову и отвечал: «Как могу я не печалиться и не плакать? Я помышляю о царстве Божием на земли. Бури и непогоды собираются вокруг него; оно истребится в самом начале. Многие исповедники уже отпали, отреклись, поносили его, и доказали тем, что недостойные признают его своими устами, а сердце их отстоит от него далеко. Вот что наполняет душу мою горестию, а глаза мои слезами». Так говорил Кресцентий.
      Поликарп усмехнулся и ответствовал: «Сын мой! Небесное царство истины подобно древу, возращенному земледельцем. Тайно и в молчании положил он зерно в землю, и отошел прочь. Зерно произрасло и поднялося среди плевел и терния, вознесло главу свою над ними, и терния погибли сами собою. Тень древа превозмогла их. Между тем древо возрастало, и ветры шумели, и потрясали его. Но тем глубже корни его простиралися в землю и обнимали камyи в недре ея; а ветви его возносилися к небесам. Так бури утвердили его. Древо возносилось выше и выше и сень его распространялась далеко: тогда возрасли снова плевелы и терния вокруг него, но древо презирало их в высоте своей, и красовалося в тихом и спокойном величии, древо Божие!»
      Так говорил, мудрый Епископ и умолк. Потом подал руку ученику своему, и с улыбкою сказал: «Для чего помышляешь ты, взирая на его вершину, о плевелах, пресмыкающихся у корня его? Оставь их тому, кто насадил их!»
      Кресцентий поднял свою голову, и душа его прояснилась. Ибо с ним был старец, сляченный летами, но духом и взором юноша.
    • pn

      Ручей

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Поселянин сидел у ручья, который протекал мимо его луга, и смотрел на пасущееся свое стадо. Но он был печален: трава росла скудно, и не могла прокормить его стада и половину лета.
      Тут подошел к нему сосед, приметил печальный его вид, и спросил о причине тайной его грусти. Поселянин разсказал о своих опасениях и малом доходе от луга. Но сосед отвечал: «Сделай так, как я сделал с моим лугом. Он лежит при этом же ручье, и был прежде безплоден и беден. Я провел в него ручей, и трава стала расти тучная и выcокая».
      Поселянин обрадовался умному совету, пошел, взял помощников, принялся за работу, и они прокопали ручей.
      Но ручей так наводнил луг, сделался подобен озеру, и его песком и камнями. Нещастный поселянин рвал нй себе волосы, побежал к соседу и жестоко бранил его за совет.
      Но сей отвечал: «Друг! для чего ты сердишься на меня за совет, который я дал тебе от добраго сердца? Жалуйся лучше на самаго себя и на твое собственное нетерпеливое сердце. Тебе надобно было провести плодотворный ручей небольшими рвами через луг, а не затоплять его всею силою воды. Токмо так утучняут он луга, делает их плодоносными и оставляет назади песок и камни.
      Так же действует и свет истины.
    • pn

      Нафан

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Нафан, мудрый учитель в Салеме, сидел среди учеников своих, и слова познания и мудрости, подобно меду, текли из уст его.
      Один из учеников, Гамалиел, вопросил; «Учитель! почему столь охотно приемлем мы твое учение и все внимаем словам уст твоих?»
      Скромный учитель усмехнулся, и сказал: «Имя мое не значит ли подаяние? Человек принимает охотно, когда умеют подавать ему».
      «Как же подаешь ты?» спросил Гилель, сидевший у ног его.
      И Нафан ответствовал: «Я подаю вам златое яблоко в сребряном сосуде. Вы принимаете сосуд и находите яблоко».
      В другое время, спросил Гамалиель мудраго Нафана: «Учитель! для чего ты поучаешь нас притчами?»
      Нафан ответствовал: «Сын мой! когда я возмужал, услышал в сердце моем слово Господа, повелевшее мне быть учителем народа, свидетельствовать о истине, и Дух Божий низшел на меня. Тогда я отрастил бороду, оделся в грубую власяницу, явился среди народа, и укорял его строгими и жестокими словами. Но люди бежали от меня, не принимали слов моих к сердцу своему, или слагали их на других.
      Я огорчился в сердце моем, бежал yочью на гору Гермон, и говорил сам с собою: если они не ищут света, пусть блуждают во тме ночи и погибают во мраке! Так восклицал я, и во гневе ходил в темноте ночной.
      Но зри! Наступили сумерки, утренняя заря взошла на небо, и роса низпала на гору Гермон. Ночь скрылась, и Гермон курился благоуханиями. Блеск утренней зари был тих и приятен, облака носились вокруг вершины горы и напояли землю. Люди ходили радостно и смотрели на зарю утреннюю. Наконец, от небес низпустился день; из недр утренней зари явилось солнце и метало лучи на орошенныя древа и травы.
      Я стоял и смотрел, и сердце мое наполняли непонятныя чувствования. Тогда возстал шумящий утренний ветр, и в шуме его услышал я глас, вещавший ко мне: Зри, Нафан, как небо ниспосылает сыну земли свой драгоценнейший дар, сладостный дневный свет!
      Когда я сошел с горы, продолжал мудрый учитель, под гранатовое древо, оно было прекрасно и тенисто, и покрывалось цветами и плодами.
      Я стоял в тени его, любовался его цветами, и говорил: О, сколь они прекрасны! Не таково ли нежное дыхание невинности на цветущих ланитах дщерей Израильских?
      Я приник к древу, и нашел пышный плод, сокрытый в тени листьев.
      Тогда изшел ко мне глас из гранатоваго древа, и рек: Зри, Нафан, как земля обещает во цвете драгоценный плод, и подает его, скрывая руку свою в тени, листьев.
      Тогда, продолжал мудрый Нафан, возвратился я, бодрый духом, в Салем; снял с себя грубую одежду, умастил мою голову, и поучал истине радостно и притчами.
      Истина сурова и мало у нея друзей. По сему она любит простую и веселую одежду, чтобы привлекать друзей и учеников.
    • pn
      Тихо и печально жил Брамин в уединенной долине и помышлял о испытуемой страдающей Царице, как вдруг возстала снова страшная война. Могущественный губитель от Запада подвигся с буйными своими воинами для опустошения страны на Востоке. И что он начал со стыдом и поношением, совершил, но человечество стенало.
      Старец день и ночь молился о праведном Викраме и за Саконталу, благодетельную Царицу. Но молитва его не была услышана, и буря войны устремилась рекою в долину Брамина, и земля пала под бичем мучителя.
      Сетующий Брамин бежал в горы, жил в скалах и не хотел видеть лица человеческаго. Ибо душа его была полна горести и желала умереть.
      Но желание сие не было исполнено, и он жил уединенно многие годы меикду скалами. Вдруг раздалися кругом радостные гласы победы и песни мира, с кимвалами и трубами.
      Брамин пал ниц на землю и молился; потом возстал, умастил главу свою и сказал: «Прежде нежели смерть приблизится ко мне, я должен видеть победу праведнаго и лице Царицы».
      Он снова наполнил свою корзинку прекраснейшими цветами долины и покрыл ее леторослями от масличнаго и фиговаго дерева и благоухающею зеленью нежной мирты; обратил лице свое к царственному граду, и шел в молчании между ликовствующими сонмами народа.
      Когда он вступил во врата дома Царскаго, лице старца прояснилось; он отверз уста свои и сказал слугам Царевым: «Ведите меня к Царице, да принесу ей жертву мою. Уже семь лет не видал я лица человеческаго».
      Когда он произносил слова сии, служители Царские смотрели на него, безмолвствовали и плакали. Но Брамин сказал: «О чем плачете вы и для чего изменилося лице ваше?»
      Тогда ответствовали слуги: «Не уже ли ты столь чужд на земле, что токмо ты один не знаешь, что совершилось?» И они повели его к могиле Царицы. «3ри», сказали они, «сердце ея сокрушилося! И они не могли говорить более и плакали».
      Лице старца преобразилося и очи его возблистали как очи юноши; он поднял главу свою, воззрел на небо, и сказал: «Не вижу ли я престол Брамы и окрест его сияние вечнаго света? И пред ним, на благоухающем облаке, утренней зари, покоится Саконтала, и зрит долу, на нас. Чистая жертва примиреннаго отечества, она блистает как жрица небеснаго мира. Преображенная! зри, я посвящаю тебе и ныне еще земные цветы!»
      По сем старец умолк и склонил лице свое на могилу и на цветы. Вдруг возстал тихий шум, и душа Брамина отрешилась.
    • pn
      Саконтала, прекраснейшая и любезнейшая из Цариц Индийских праздновала день своего рождения тихими молитвами. Ибо страшная война опустошала ея землю, и повелитель Индии, ея супруг, был далеко от нея, в шуме сражений. Печаль ея усугублялась еще и тем, что многие из верных слуг их пали в битвах; другие, увенчанные благодеяниями и честию, во времена опасностей явили неблагодарность и робость сердец своих. О сем плакала в тишине Сакоитала, и день ея рождения подобен был дню смертному.
      Тогда одна из служащих приступила к печальной Царице и сказала «Брамин, принесший тебе цветы своей долины, стоит в преддверии».
      Но Саконтала вздохнула и ответствовала: «Могут ли цветы порадовать растерзанное мое сердце и украсить бледныя мои ланиты? Но», сказала потом добродушная Царица, «введи его ко мне: я хочу узнать из его подарка, что в горести моей остается мне любовь вернаго простосердечия».
      Старый Брамин вошел, склонил свою голову, и сказал: «Зри, милостивая повелительница и мать своего народа, твои страдания не отчуждили от тебя сердец жителей долины, где ходили стопы твои, когда первая весна жизни улыбалась тебе. Непостоянное счастие не можем разрушить уз любви, и токмо скрепляет их еще более. Сего дня я не привношу тебе цветов. Они потоптаны в нашей долине, но разцветуть ещё прекраснее, когда Брама, после бурь, низпошлет новую весну. Я приношу тебе лучшее произведение нашей долины, драгоценный камень, какого не зрели еще в Индии.
      Несравненная Царица в молчании и с удивлением взирала на Брамина.
      И он продолжал: «Я принес тебе цветы, когда на прекрасном лице твоем еще сиял утренний блеск невозмущенных радостей. Но Брама послал страдания, ланиты твои покрыты бледностию тихой горести; я знал, что ты встретишь слезами день твоего рождения. Для прекрасных душ оне роса небесная, совершающая их процветание. Так Брама освящает своих любимцев! Для сего я и приношу тебе лучшее произведение природы».
      Так говорил Брамин, и поставил к стопам Саконталы ковчег из райскаго дерева. Великолепно блистал драгоценный камень в черной оправе.
      Царица, склонила лице свое и смотрела на драгоценный камень, наполнявипий своими лучами черный ковчег. И светлая слеза упала на него от ланит ея.
      Брамин возвратился в уединенную долину и проводил жизнь в тишине и горести. Он видел слезы Саконталы.
    • pn
      Саконтала, любезнейшая и добродетельнейшая из Цариц, которыя когда-либо украшали трон Индии, милая супруга благодушнаго Царя Викрамы, праздновала веселый день своего рождения. И радость раздавалась в хижинах и палатах всего Государства, но живее и нежнее звучал ея голос в сердце каждаго.
      Ибо зрак Царицы был прекрасен и мил, а взор ея блистал кротостию и любовию, подобно вечернему солнцу, когда оно склоняется за горы, ниспосылает росу и прохладу, и наполет горы и долины.
      Таков был зрак Саконталы. И жители Индии, как ея дети, взирали на несравненную Царицу с любовию и благодарностию и приносили ей в дар лучшия произведения земли своей, и масти и злато и драгоценные камни; другие молили о благословении Брамы.
      К празднующим, собравшимся у врат дома Царицы, пришел и Брамин; в руках у него была корзинка, сплетенная из тростника, и простой мох покрывал края корзинки.
      Слуги, стоявшие в притворах дома Царскаго, говорили: «Не ужели Брамин приблизится к сиянию трона с своею корзинкою из тростника, опушенною кудрявым мохом?»
      Но Брамин приблизился смело, поставил корзинку у стоп Саконталы, и сказал: «Милосердая повелительница и мать своего народа! Воззри на сей тростник корзинки, на сей нежный мох холма и на сии простые цветы: они возрасли на последних пределах твоего обширнаго владения, в той отдаленной долине, где ходили стопы твои, когда еще первая весна жизни улыбалась тебе».
      Так говорил Брамин, и корзинка стояла у стоп Саконталы.
      Царица склонила лице свое, и взирая на корзинку и на цветы, с любовию улыбалась на украшения долины, в которой протекла юность ея.
      Брамин возвратился в уединенную долину, и великолепие полей казалось ему еще прекраснее. Ибо он видел улыбку на лице Саконталы.
    • pn
      Один пчеловод привел с собою в свой пчельник молодаго человека и показывал ему на чудную деятельность малипькаго насекомаго. В это время принеслась прелестная бабочка. Блеск золота, синева неба и пурпур вечерней зари сливались на крыльях ея. Она качалась на цветке и вдруг вспорхнула и изчезла из глаз.
      «Какое прелестное творение!» воскликнул пчеловод, — «и оно возникло и образовалось из ползающаго червя!»
      Такое восклицание показалось удивительным для молодаго человека и он сказал: «Я думал, что у вас - пчеловодов бьется сердце только для ульев с пчелами, а прочие дары природы не обращают на себя вашего внимания».
      «Друг», отвечал ему пчеловод, «я люблю пчел не из корысти и не из-за выгоды только, которую оне приносят мне. Одне низкия наклонности сжимают сердце человеческое и делают его односторонним. Но кто искренно, с любовию прилепляется к природе; у того сердце разширяется и взор становится светлее для всего прекраснаго и добраго, которое окружает его».
      «Однако-ж», возразил молодый человек, «прелестной бабочки нельзя равнять с трудолюбивою и полезною пчелою ......»
      «Друг мой», сказал ему тогда пчеловод, указывая на улей с жужжащими пчелами, «здесь — ты видишь образ деятельной жизни в ея ограничениях, образ духа в его земном действовании, связаннаго плотию; а там — образ духа в его высшей, свободной деятельности, в его возвышении и парении над прахом. По этому-то древние изображали чистую, разрешенную от тела, душу с крыльями бабочки».
×
×
  • Создать...