Перейти к содержанию
Pritchi.Net

  • Притчи

    Показать все категории
    • pn

      Жаворонок

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      В прекрасное утро летняго дня вышел один поселянин с сыном своим в поле. Прохладный утренний ветер играл серебреными волосами старца и воздымал цветочную пыль над волнующимися посевами.
      Тогда старец сказал: «Смотри, как деятельна природа для нашего блага! Тем же дыханием, которым она прохлаждает ланиты наши, оплодотворяет и наши поля, чтобы житницы наши были полны».
      «Вот, уже восемьдесятое лето смотрю я на зеленеющия нивы, и мне также приятно, как бы я ныне в первый раз увидел их. Очень может статься, что это будет уже последний раз. Моя жизнь достигла своих пределов».
      Так говорил старец. Тогда сын схватил его руку и был сильно разтроган.
      Но отец сказал: «О чем же ты так опечалился? Мой день уже прошел и наступил вечер. Чтобы настало другое утро, надобно, чтобы прежде была ночь. И она будет для меня прохладна и приятна, как летняя ночь, когда вечерняя заря сливается с утреннею».
      «Ах, родитель мой», сказал сын, «как можешь ты так спокойно и весело говорить о том, что для нас будет так горестно! .... Ты показал мне теперь образ своей смерти, о — покажи же и образ своей жизни!»
      «Это очень легко», отвечал старец. «Жизнь земледельца проста, как природа, его окружающая. Видишь ли там жаворонка, как он с пением поднимается с поля? Не даром он всегда носится в такой близи к поселянину. Это — образ его жизни».
      «Рожденный и возрасший на лоне матери - земли, он держится питающей его борозды. Промежду волнующихся стеблей строит он гнездо свое, высиживает и вскармливает птенцов своих. И животворное благоухание зеленеющаго поля укрепляет крылья и голос его. — Но вот, он поднимается к небу и смотрит вниз на стебли и колосья, и вверх — на свет, который возражает стебли, и на облако, из котораго низходит на землю роса и дождь. Едва только начинает разсветать, он уже на крыльях, чтобы приветствовать ранняго посланника грядущаго утра. И когда солнце закатилось, он еще раз поднимается, чтобы уловить и последний лучь небеснаго светила. Таким образом он живет двоякою жизнию, одною — молча и действуя на питающей его земле, в тени зеленеющих стеблей, другою — с пением в высшей и светлой области. Но та и другая жизнь тесно соединены между собою и составляют одну жизнь: низшая доставляет ему побуждение, подниматься вверх, а высшая сообщает ему бодрость и охоту к тихой, веселой деятельности».
      Так говорил старец. Тогда сын с горячностию схватил руку отца и сказал: «Так, родитель мой, такова была жизнь твоя! О, когда бы она еще долго могла радовать нас!»
      Но старец отвечал: «Эта земная глыба становится для меня уже слишком тяжела. За чем же не желаете вы мне нераздельной и совершенной жизни в незаходимом вечном свете!» —
      «День очень зноен, становится душно; пойдем, же домой».
    • pn

      Смерть и Сон

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Братски обнявшись, шествовали по земле Ангел сна и Ангел смерти. Наступил вечер. Они разположились на одном холме, недалеко от жилишь человеческих. Вокруг царствовала глубокая тишина.
      Молча сидели оба благодетельные гении человечества в дружеских объятиях, — и вот настала ночь.
      Тогда Ангел сна встал и тихонько посыпал невидимыя зернушки сна. Вечерние ветерки понесли их к мирным жилищам утружденных поселян. Сладкий сон объял всех жителей — от старца с посохом в руке до малютки в колыбели. Больный забывал свою болезнь, печальный — свои скорби, бедняк — свои заботы. У всех сомкнулись глаза.
      Совершивши свое дело, благодетельный Ангел сна опять сел подле своего степеннаго друга. — «Когда взойдет утренняя заря», сказал он с веселою невинностию, «тогда люди будут благословлять меня, как друга и благодетеля своего. О, какая радость, делать добро тайно! Как счастливы мы, невидимые посланники всеблагаго Существа! Как прекрасно скромное наше звание!»
      Так говорил дружественный Ангел сна.
      С тихою грустию смотрел на него Ангел смерти — и слеза выкатилась из глаз его. «Ах», сказал он, «за чем не могу и я, подобно тебе, наслаждаться радостною благодарностию! Меня называют на земле врагом и губителем радостей».
      «О, брат мой», сказал ему Ангел сна, «но разве добродетельные не назовут и тебя своим другом и благодетелем при своем пробуждении, и не будут благословлять тебя от всей души? Не братья ли мы и не посланники ли одного Отца!»
      Так говорил Ангел сна, — и взор Ангела смерти прояснился, и крепче обнялись дружественные братья-гении.
    • pn

      Новое творение

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Один молодый дворянин получил от дяди своего в наследство деревню и несколько тысяч десятин земли. Но земля была болотистая и безплодная. Новый владелец приказал осушить болото и засадить его всякаго рода деревьями и растениями, — и вот, на непроходимых местах явился прекрасный сад с тенистою рощею.
      Чрез несколько лет посетил молодаго хозяина прежний наставник и друг его, — и тот, показывая ему свое поместье, разсказал, в каком виде оно досталось ему, и как он осушил болото и превратил его в такой прекрасный сад. Гость на все смотрел с приметным удовольствием и все хвалил. Но владелец сказал ему, что он намерен еще более обработать и усовершить это место, и в кустарниках содержать всякаго рода животных и птиц, и какое наслаждение доставит ему это новое творение!
      Ты заслуживаешь это, отвечал наставник, потому что ты Богоподобным образом мертвое болото пересоздал в обитель жизни и радости. Но этому творению еще одного недостает для полноты.
      Чтож бы это было такое? спросил владелец.
      Ты знаешь, отвечал старец, что когда Господь Бог насадил в Едеме рай, то ввел в него человека.
      Владелец замолчал и принял слова его к сердцу. И когда в следующую весну старец снова посетил его, он выводил его по всему саду, и в конце сада уже стояли два новыя здания.
      Тут старец улыбнулся, пожал ему руку и сказал: «Я знал, что доброе сердце твое поймет меня. Теперь любовь довершила это творение».
      Одно из этих зданий было — сиротский приют, другое — школа.
    • pn

      Источник исцеления

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      В Дамаске, в земле Арамской жил человек, по имени Варух, который во всей стране славился необычайным богатством, так что об нем обыкновенно говорили: «Справедливо называется он Варухом, т. е. благословенным». Он обладал сокровищами Индии и Аравии, жил в великолепных чертогах, имел добродетельную жену и прекрасных детей; и не смотря однакож на то его сердце не наслаждалось спокойствием и радостию. Каждый день старался он умножать блеск и великолепие в своем доме, чтобы сделать его жилищем утех и радостей; но в душе его было мрачно и уныло. Он непрестанно становился угрюмее, и сон бежал от глаз его.
      Тогда сказал он наконец самому себе: «Что мне в жизни? Что такое могла бы она доставить мне, чем бы не обладал я от самаго детства? Я познаю, что все под солнцем суета, и душа моя ни в чем не находит у довольствия».
      Погружаясь в мрачныя думы, он наводил уныние на весь дом и всем был в тягость, так что об нем говорили: «Его мучит злой дух».
      Уже помышлял он прекратить жизнь свою, чтобы избавиться от такого мучительнаго состояния. Но вот он узнает, что в городе Мемфисе, в стране Месраим, есть человек, одаренный от Бога такою мудростию, что может давать полезные советы во всех случаях, — и он решается отправиться к нему за советом.
      Призывает вернейшаго из рабов своих, по имени Малха, и говорит ему: «Приготовь мне двух верблюдов и нагрузи их золотом, серебром и драгоценными каменьями и всеми лучшими произведениями Аравии». И Малх сделал, как приказал ему господин его. Тогда Варух благословил жену и детей, и отправился с рабом своим в Месраим.
      Две недели странствовали они по пустыне, но до той страны не дошли. Они сбились с дороги, и во всей окрестности пустыни не находя нигде источника, томились жаждою. Чтобы сколько нибудь прохладить язык, они ночью собирали росу на своих одеждах и сосали их.
      Тогда Варух тяжко вздохнул и сказал: «О как охотно отдал бы я все сокровища, которыя со мною, за стакан воды, которая бьет в садах моих из мрамора и пурпура, и все драгоценныя вины в погребах моих за малый источник, который утолил бы жажду нашу!»
      Так вздыхал Варух. Между тем день был очень знойный, жар непрестанно увеличивался, жажда усиливалась, — и они от утомления пришли в совершенное изнеможение.
      Тогда Варух сказал Малху: «Верный раб мой и сопутник! За тем ли я привел тебя сюда, чтобы ты умер из-за меня! Дома всем был я в тягость своею мрачною задумчивостию, а здесь я гублю тебя, верный мой Малх. И не смотря на то, ты — как агнец, все сносишь терпеливо, ни одной жалобы не слышно из уст твоих; ты не ропщешь на своего губителя, который за верность твою поверг тебя в такое ужасное положение. О Малх! Чем могу я воздать тебе?» — Так говорил Варух.
      Но Малх отвечал: «Как же нейти мне за господином моим и на смерть? Не твой ли ел я хлеб, не твое ли вино пил до сего дня? Если я наслаждался добром; то как же не потерпеть мне и зла. Да сохранит только тебя Господь от этого несчастия, и да возмет душу мою за тебя! Я один; а об тебе будут плакать жена и дети».
      Выговоривши это, Малх от сильнаго утомления упал на землю.
      Тогда Варух в сильной горести пал на лице свое и, рыдая, взывал: «Господи! Господи! Владыка неба и земли! Порази меня; я недостоин той милости, которую явил Ты надо мною, и бремя грехов моих тяготит душу мою. Порази меня; мои дела заслужили это».
      Тут он не мог долее продолжать, и только громко рыдал.
      И вот, послышался издали шум, похожий на шум источника. Варух приподнял голову и прислушивался, и вдруг видит, что верблюды поворотились и пошли к скале, откуда слышался шум. Тогда Варух сказал: «Не ужели Господь сотворит чудо и среди пустыни разверзет камень, чтобы спасти нас от смерти?»
      Так сказал Варух, и тотчас последовал за верблюдами, — и вот, у подошвы скалы находит он источник с светлою водою.
      Тут Варух снова пал на лице свое и со слезами взывал: «Господи, Боже мой! Теперь воистинну познаю я, что Ты милосерд и благость Твоя велика; Ты сотворил чудо надо мною, недостойнейшем Твоего милосердия!»
      И Варух не пил из источника, но, почерпнувши воды, поспешил к рабу своему Малху и умыл лице его. Малх открыл глаза и увидел перед собою господина своего. Тогда Варух бросился к нему на шею, плакал от радости и взывал: «О Малх! более не раб, но друг души моей! Господь умилосердился над нами и указал нам источник; пей, Малх, и подкрепи силы свои».
      Когда Малх подкрепил себя питьем, Варух повел его к источнику. Там они сели и вкусили пищи, напоили и накормили своих верблюдов, — и стали веселы и спокойны, и пробыли там до другаго дня.
      Когда же солнце взошло высоко, Малх сказал своему господину: «Прикажи, господин мой, наполнить мехи водою; время продолжать нам путь наш; верно, теперь не далеко нам до земли Месраим».
      Варух, смотря на вернаго раба своего, улыбнулся, пожал ему руку и сказал: «Нет, брат мой Малх, теперь не за чем итти нам в Мемфис, к мудрецу Месраимскому; Господь послал мне мудрость, которой я искал. И так пойдем обратно тем путем, которым шли.
      Тогда наполнили они мехи свежею водою, напоили верблюдов, напились сами и, благословляя источник, спасший их от погибели, с веселым духом отправились в обратный путь.
      Возвратились домой. Фирса, жена Варуха, которая сидела с детьми под пальмами у дверей дома, как скоро увидела своего мужа, испугалась. Но Варух бросился к ней со всею нежностию и, обнимая ее и детей, плакал от радости.
      Тогда Фирса возвысила голос свой и сказала: «Благословен мудрец Месраимский, который так скоро возвратил вас домой, и благословен Варух, мой возлюбленный! — Варух, ты теперь совсем другой, и твой светлый взор выражает довольство и радость. Назови же мне того человека Божия, который возвратил мир в твою душу, чтобы мне благословлять его».
      Варух улыбнулся и расказал ей обо всем, что случилось с ними в путешествии. И потом сказал: «И так не человек, не мудрец, но сам Господь вразумил меня. В пустыне я научился смирению, в источнике — познал благость и милосердие Божие, и в моем рабе нашел я человека и друга. И вот, я возвращаюсь к вам совсем другой, и в моем сердце обитает мир, который дороже серебра и золота, и котораго не могли доставить мне мои сокровища».
      Так говорил Варух, — и обхождение его со всеми было ласково, дружественно и просто. Сокровища свои он употреблял на благотворение, и не было во всей стране ни одного беднаго, которому он не помогал бы, и об нем обыкновенно говорили: «Справедливо называется он Варухом, потому что он благословенный Божий, и от него самаго исходит благословение».
      А он говорил: «И этому научил меня источник».
      По прошествии года он отправился к тому источнику с другом своим Малхом, с женою и детьми, и устроил при нем гостинницу для странствующих в пустыне.
      Источник назвал он Веор рефа, что значит: Источник исцеления. Так называется он до сего дня.
    • pn

      Адам и Серафим

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Однажды вечером Адам отдыхал на одном холме под деревом в саду Едемском, и глаза его устремлены были на небо. Тут подошел к нему Серафим и сказал: «Что смотришь ты, Адам, с таким сильным желанием на небо? Чего недостает тебе здесь?» — «Чего могло бы недоставать мне», отвечал праотец человеческаго рода, «в этом жилище мира и радости? Но глаза мои смотрят на звезды, которыя там вверху блестят, — и я желал бы иметь крылья орла, чтобы воспарить к ним и на лучезарныя светила взглянуть вблизи».
      «У тебя есть эти крылья», отвечал Серафим, и коснулся Адама. Адам тотчас погрузился в сон, и ему виделось, будто он поднялся к небесам.
      Пробудившись, он смотрел вокруг себя и ди вился, что он лежит под деревом. Тут подошел к нему Серафим и сказал: «О чем ты думаешь, Адам?» Адам отвечал: «Я был там вверху у небеснаго свода, и ходил между звездами и носился вокруг Ориона; лучезарные, величественные, подобно солнцу, миры с шумом неслись передо мною; белый путь, который там вверху видишь ты, есть море света, исполненное блестящими мирами, и над этим морем света есть другое и еще другое ..... И я видел существа, подобныя мне, но высшия меня, которыя поклоняются Господу и неумолкно славословят великое имя Его ..... Серафим! Ты водил меня туда?»
      Тогда Серафим сказал ему: «Это дерево осеняло тебя и на этом холме покоилось тело твое» Но знай, Адам, в тебе живет Серафим, который может пролетать безчисленные ряды миров, и чем выше возносится он, тем глубже смиряется и преклоняется пред Иеговою. Сын праха! Уважай и береги сего Серафима, чтобы похоть не остановила парения его и земля не оковала его».
      Серафим сказал, — и изчез.
    • pn

      Алтарь для жертвы

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Один богатый юноша сделался очень болен и долгое время пролежал в постеле; но наконец ему стало легче и он выздоровел. Вышедши в первый раз в сад, он был, как бы новорожденный, полон радости и славословил Господа громким голосом, и в избытке благодарных чувств обращая взор и сердце свое к небу, он произнес: «О Всеблаженный и Вседовольный! Если бы человек мог что-либо воздать Тебе; о, как охотно отдал бы я все мое имение!»
      Эти слова слышал один благочестивый старец и, подошедши к богатому юноше, сказал: «Благие дары низходят свыше; туда послать ты ничего не можешь. Но иди, следуй за мною».
      Юноша последовал за благочестивым старцем, и они пришли в одну мрачную полуразвалившуюся хнжину, где встретила их ужасная нищета и горесть. Отец лежал больный, мать плакала, дети были наги и просили хлеба.
      Ужаснулся юноша. Тогда старец сказал ему: «Вот — здесь алтарь для твоей жертвы! Это меньшие братья Господни!»
      И юноша простер к ним благодеющую руку, — и утешенные несчастные благословили его и назвали Ангелом Божиим.
      Но старец, улыбаясь, сказал ему: «Так всегда — сначала обращай благодарный взор свой на небо, а потом на землю».
    • pn

      Мудрый Наставник

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      У Гиллела, мудраго учителя в Израиле, был ученик, по имени Маймон, котораго способности и доброе поведение очень радовали его. Но вскоре он заметил, что Маймон слишком много доверяет собственной своей мудрости и совсем оставляет молитву.
      Юноша так размышлял сам с собою: «К чему молитва? Имеет ли Всеведущий нужду в наших словах, чтобы помогать и благодетельствовать нам? И могут ли человеческия мольбы и вздохи переменить определения вечнаго? Всеблагий и без наших молитв дарует нам то, что благо и спасительно для нас». Таковы были мысли юноши.
      Гиллел был очень опечален этим, что Маймон вообразил себя мудрее Слова Божия, которое заповедует молиться, — и он думал, как бы вразумить его.
      Однажды, когда пришел к нему Маймон, Гиллел сидел в саду под тенистыми пальмами, задумавшись и склонивши голову на свою руку. Маймон спросил его: «О чем ты думаешь, Учитель?»
      Гиллел приподнял голову и сказал: «У меня есть друг, который живет доходами с своего поля. Доселе он тщательно обработывал его, и труды его всякой раз были награждаемы щедро. Но вдруг пришла ему странная мысль, бросить плуг и оставить свое поле без возделывания. Жаль мне его; он обнищает и будет нуждаться».
      Чтож такое сделалось с ним? Мрачное ли негодование овладело его душею, или он стал совсем глуп? спросил юноша.
      Нет, отвечал Гиллел, он довольно сведущ в Божественной и человеческой мудрости и нрава кроткаго и спокойнаго. Но он говорит: «Господь всемогущ, так легко может дать мне пищу и тогда, когда я не буду более наклонять головы моей к земле и возделывать моего поля; и Он же благ, по этому всегда будет благословлять мою трапезу и отверзать мне щедрую свою руку». — Что сказать ему против этого?
      Как? — сказал юноша; да не значит ли это, искушать Господа Бога? Сказал ли ты ему это, Раввуни?
      Гиллел улыбнулся и сказал: «Я скажу ему это. — Ты, любезный мой Маймон, ты тот друг, о котором я говорю».
      Я? сказал юноша и весь изменился в лице. Но старец отвечал: «Не искушаешь ли и ты Господа Бога? Разве молитва менее значит, нежели работа? И духовные дары маловажнее ли полевых плодов? Не Тот ли, кто велит тебе наклонять голову к земле для плодов земных, — не Тот ли заповедует тебе и воздевать ее к небу для принятия благословения небеснаго? — — — — — О, сын мой! Смирись, веруй и молись!»
      Так говорил Гиллел и смотрел на небо. — И Маймон пошел и молился, — и жизнь его была примерная.
    • pn
      Раз на фиговом дереве, которое росло у самого берега одного острова, сидела обезьяна. Вдруг одна из фиг случайно упала в воду. Шум, произведенный ея падением, чрезвычайно понравился обезьяне, и она стала забавляться тем, что одну фигу съесть, а другую бросит в воду.
      В это время приплыла туда же с другого берега черепаха, в намерении провести несколько дней под фиговым деревом, так как ее очень пленял открывавшийся оттуда вид. И вот случилось так, что одна из брошенных обезьяною фиг попала как раз в черепаху. Той очень пришелся по вкусу этот сладкий плод, и она вообразила, что обезьяна нарочно его бросила ей, чтобы она полакомилась им. «Если этот неизвестный мне зверь, подумала тогда про себя черепаха, так добр и так вежлив со мною, когда мы незнакомы,то я уверена, что он конечно станет еще любезнее, когда я подружусь с ним. К тому же у него такой умный вид и он вообще производит такое благоприятное впечатление! Во всяком случае, подружившись с ним, я могу только выгодать, и с моей стороны было бы очень глупо не воспользоваться столь благоприятным случаем».
      Вследствие таких соображений черепаха обратилась к обезьяне с самым любезным приветствием и затем умильным голосом стала просить ея дружбы.
      Эта лестная просьба весьма понравилась обезьяне, и она сейчас же с радостью согласилась поближе познакомиться с таким редким существом, как черепаха.
      — Чем больше лиц сходятся вместе, — ответила она благосклонным тоном, — тем больше бывает и дружбы между ними. У кого есть истинный, чистосердечный друг, тот всегда счастлив.
      — Я уже очень давно, — сказала черепаха, — имею страстное желание подружиться с тобою, чтоб вместе проводить время в приятных беседах; да только не знаю, насколько я достойна подобной чести.
      — Относительно бесед и дружеских отношений, — заметила обезьяна, — знаменитые философы установили вот какое правило: «Никто, говорят они, не может считаться недостойным иметь вернаго друга, но не всякий заслуживает названия вернаго друга. Кто ищет искренней и действительно тесной дружбы, тому надлежит выбрать себе в друзья не более трех лиц:
      во-первых, ученаго мужа, ведущаго строгую и праведную жизнь; общение с подобным мужем приносит большое счастье и в здешней, и в загробной жизни;
      во-вторых, следует подружиться с каким нибудь великодушным человеком, который способен прикрывать ошибки своих друзей и давать им добрые советы;
      наконец, в-третьих, надо завязать дружбу с человеком искренним и воздержанным, который отличался бы верностью и добротою.
      И наоборот, надлежит избегать дружбы с лицами следующих трех категорий: прежде всего с людьми, ведущими безпутную жизнь, так как они всегда заражают других своим дурным примером; кто ведет знакомство с подобными людьми, тот ни на земле не проживет спокойно, ни на том свете не обретет счастья;
      затем следует сторониться от всех лгунов и негодяев, потому что водить с ними дружбу составляет муку; они всегда готовы на всякия каверзы, любят заниматься сплетнями и обыкновенно очень склонны выдавать свое вранье за правду, а правду выставлять ложью;
      наконец, надлежит держаться подальше от людей глупых; не следует ни говорить с ними о том, что может принести выгоду, ни советоваться о том, как бы вернее избежать убытка, ибо то, что они считают хорошим, часто бывает очень дурно, а то, что им кажется выгодным, почти всегда ведет только к одним убыткам.
      Выслушав это разсуждение, черепаха преисполнилась великаго уважения к ораторскому таланту обезьяны и почтительно сказала ей:
      — Если ты обладаешь такою обширною ученостью, то, пожалуйста, объясни мне также, при каких условиях лучше всего сохраняется истинная верность и по каким признакам можно узнать искренний доброжелательный совет?
      — Лишь того можно считать безупречно верным и искренним без малейшаго следа фальши, — отвечала обезьяна, — кто обладает следующими шестью характерными свойствами; а именно: названия друга заслуживает лишь тот, кто никогда не разглашал ошибок своего друга; кто, зная что нибудь хорошее о своем друге, повсюду разсказывал об этом; кто, оказав другу услугу, никогда ничего не требовал от него взамен; кто всегда помнил добро, оказанное ему другом; кто, будучи обижен другом, тотчас же набрасывал на эту обиду покров забвения; кто всегда немедленно прощал другу вину, как только тот сознавался в ней. У кого же нет указанных свойств, тот неспособен и к истинной, неподкупной дружбе.
      Когда же обязьяна кончила свою речь, чепераха заметила:
      — Я, кажется, не ошибаясь, могу сказать про себя, что склонность к дружбе и верности составляет мое врожденное свойство и что я всегда была бы верна условиям искренней дружбы. Поэтому, если ты хочешь подружиться со мною, то надеюсь, мы оба будем совершенно счастливы.
      Тогда обезьяна очень вежливо спустилась с дерева, а черепаха вышла из воды, и оне заключили между собою вечный дружеский союз. И с тех пор оне стали проводить все время вместе и зажили в таком веселии и довольстве, что черепаха забыла обо всем на свете. Да и обезьяна находила, что дни у них идут очень приятно. Прошло много времени, а черепаха вовсе и не думала о возвращении домой. Между тем у нея дома была жена, которую долгое отсутствие мужа повергло в глубокое огорчение и сильную тоску.
      Сердце ея преисполнилось всяких опасений, и она горькими слезами стала плакать о пропавшем. Наконец она решилась поверить свое горе и свои страдания от разлуки с любимым супругом одной подруге.
      — Я решительно не знаю, — жаловалась она ей, — что сталось с моим милым мужем. Я очень боюсь, что с ним приключилось какое-нибудь несчастие. О, выпадет лн мне на долю блаженство вновь когда-нибудь свидеться с ним?
      Подруга, увидав ее в таком отчаянии, сказала ей:
      — Если ты не разсердишься и не истолкуешь моего поведения в дурную сторону, то я пожалуй разскажу тебе все, что мне известно о причинах долговременнаго отсутствия твоего мужа.
      — Но, дорогая подруга, — отвечала ей та, — как можешь ты подумать это? Напротив, я буду тебе очень благодарна. Ведь я знаю, какое у тебя доброе сердце и вполне убеждена, что ты скажешь мне одну сущую правду.
      — Насколько я слышала, твой муж так тесно сдружился с одною обезьяной, что проводит с нею целые дни и из-за нея бросил даже семью.
      Покинутая жена, услыхав это, вышла из себя от ревности и поклялась жестоко отомстить своей разлучнице-обезьяне, которая разбила все ея семейное счастье.
      — В чем я провинилась, — воскликнула она, — что муж так безсердечно поступил со мною?
      Тут от плача и рыданий у нея даже прервался голос.
      — Успокойся, — утешала ее подруга, — не печалься так: ведь того, что случилось, уже нельзя изменить. Лучше тебе вооружиться терпением, а между тем подумать, как устранить беду.
      И обе оне усердно стали думать об этом, но не придумали ничего иного, как только убить обезьяну. Тогда оне послали к вероломному мужу гонца с извещением, что жена заболела очень опасно и что единственное ея желание — хоть раз еще повидаться с мужем перед смертью.
      Как только муж получил это печальное известие, он тотчас же попросил у обезьяны позволение сходить к больной жене и посмотреть, что с нею.
      — Конечно, — сказала с грустью обезьяна, — в подобном печальном случае тебе только это и остается сделать. Ну что же, сходи к жене; но я надеюсь, что ты не на долго покинешь меня, своего друга, и постараешься как можно скорее вернуться сюда. Хотя твоя отлучка и сильно огорчит меня, однако я все-таки не могу отказать тебе в разрешении на время покинуть меня, так как тут дело идет о твоей семье. Ну так иди же и — до скораго свидания!
      — Если бы не заставляли меня обстоятельства, я ни за что не разсталась бы с тобою, — уверяла черепаха; — но, как муж, я не могу бросить на произвол судьбы умирающую жену.
      Со слезами простились они друг с другом, и черепаха отправилась к своей жене. Когда она подходила к родному дому, то на встречу ей вышли все друзья и знакомые и проводили до самаго жилища. Вошедши к себе, черепаха увидела, что жена, бледная, слабая и похудевшая, действительно лежит в постели. На нежный, ласковый вопрос, как она себя чувствует, больная ничего не отвечала. И самыя убедительныя просьбы, чтобы она промолвила хоть одно словечко, не заставили ее раскрыть рта.
      Задушевная подруга, которая и присоветовала-то ей притвориться больною, усердно ухаживала за нею. Тогда несчастный муж обратился с вопросом к подруге:
      — Почему моя бедная жена не отвечает мне, — спросил он. — Почему не жалуется на свою болезнь?
      — Когда у больного уж нет никакой надежды на выздоровление, — заявила ему со вздохом подруга, — и достать единственное лекарство, которое могло бы спасти его от смерти, не представляется ни малейшей возможности, то какая же у него может быть охота разговаривать?
      Муж, услыхав такия слова, уничтожавшия в нем всякую надежду, очень смутился и встревожился.
      — Что же это за лекарство, — вскричал он, — которое нигде нельзя достать? Да и есть ли на свете такая болезнь, против которой не существовало бы никаких средств? Говори же скорее, какое лекарство могло бы помочь моей жене, и я достану его во что бы то ни стало, хотя бы ценою собственной жизни!
      Тогда больная жена наконец промолвила:
      — Мне очень плохо, и меня может спасти от смерти только обезьянье сердце.
      — Хорошо, — сказал муж. — Но как же нам достать это сердце? К какой хитрости тут надо прибегнуть?
      — Ведь мы и раньше прекрасно знали,- отвечала лукавая подруга, что достать обезьянье сердце немыслимо, а, потому и не посылали за тобою. Да и теперь мы вызвали тебя только для того, чтобы умирающая могла взглянуть на тебя в последний раз и проститься с тобою перед смертью. Ну, а вести с тобою разговоры несчастная не в силах; да и выздоровление ея тоже невозможно.
      Муж был ужасно поражен этими словами и горько заплакал. Однако, сколько он ни думал, все-таки не мог придумать ничего иного, как только убить своего друга обезьяну. Тогда он решился привести это намерение в исполнение как можно скорее. Правда, совесть сильно упрекала его за то, что оп замыслил так вероломно поступить с своим лучшим другом; но, ведь у него умирала горячо любимая жена, и он только таким путем мог спасти ей жизнь. Наконец, влечение ко злу и любовь к жене одержали в нем совсем верх, и он успокоил себя следующими соображениями: «Та обезьяна ведь не связана со мною узами крови, а потому я не могу считать ее равной себе. И очевидно, было бы преступно принести ей в жертву собственную жену».
      Одним словом, черепаха твердо решилась привести в исполнение свой вероломный план. Но она вовсе не скрывала от себя, что это только тогда может ей удаться, если она заманит обезьяну к себе в дом. И вот она поспешила возвратиться назад к обезьяне. Та, как только увидела друга, сейчас же бросилась к ней навстречу и с живейшим участием стала разспрашивать, как она поживает и все ли у нея в семействе здоровы. Черепаха горячо поблагодарила с за сердечное участие и сказала:
      — Хотя я находилась у себя в семье, но мысли мои все время были с тобою, и я только и думала о том, что ты тут совершенно одна и скучаешь без меня в одиночестве. И у меня так болело по тебе сердце, что я не в состоянии была дольше выдержать и поспешила сюда, решившись непременно упросить тебя, чтоб ты осчастливила меня и мое семейство своим посещением. Уж я постараюсь наславу угостить тебя, дабы хотя отчасти отплатить тебе за твое расположение ко мне.
      Обезьяна сначала попыталась было отклонить черепаху от подобнаго намерения, говоря, что не желает причинять безпокойства своему другу. Но та стала так настойчиво упрашивать ее, что она наконец согласилась принять приглашение и сказала:
      — Ну, хорошо, я сделаю по-твоему! Но, к сожалению, я ведь не умею плавать, и мне очень трудно будет по воде добраться до тебя.
      — Но заботься об этом, — отвечала черепаха. Я посажу тебя к себе на спину и перенесу к самому своему дому, расположенному на чрезвычайно плодородном острове.
      И она принялась так заманчиво описывать обезьяне этот остров, что у той загорелось сильное желание хоть одним глазком взглянуть на него. Она села на спину к черепахе, и обе оне отправились в путь. По дорогою черепаха опять стала колебаться, приводить ли ей в исполнение свой план, вследствие чего плыла очень плохо. Когда обезьяна заметила это, то у ней возникло подозрение, не замышляет ли черепаха чего-либо дурного против нея. И потому она спросила, почему та так задумчива.
      — Или может быть, — прибавила она, — тебе слишком трудно нести меня на спине? Может быть, я черезчур тяжела для тебя, и ты от того пришла в такое безпокойство?
      — К чему ты говоришь мне это? — возразила черепаха. — Значит, ты сомневаешься во мне?
      — Твои движения ясно показывают, что ты погружена в какия-то мысли, а все твое поведение свидетельствует о том, что ты находишься в какой-то нерешимости. Скажи же мне, что тебя так безпокоит? Может быть я в состоянии буду помочь тебе или дать добрый совет.
      — Ты совершенно права, — отвечала черепаха. — Но если меня что и безпокоит, так только то, что жена моя лежит при смерти, и мне стыдно, что я не могу принять тебя так, как бы желала.
      — Не заботься об этом, милый друг, — сказала обезьяна. — Между истинными друзьями не должно быть никаких церемоний. Такой искренний и верный друг, как я, всегда будет всем доволен.
      Услыхав эти слова, черепаха поспешно поплыла дальше. Но не прошло и нескольких минут, как она снова, впала в раздумчивость. И она сказала самой себе: «Эти женщины принуждают меня совершить дурное дело и поступить вероломно. Я хорошо знаю, что их собственная верность не очень-то надежна. Мудрый не должен из-за них дозволять себе нарушать верность. Ведь не даром говорится, что у женщин волос долог, да ум короток; а если это так, то затем же под их влиянием поступать дурно?»
      И по мере того, как подобныя мысли возникали в голове у черепахи, ея движения становились все медленнее и медленнее. Вместе с тем возрастало и недоверие у обезьяны, и она подумала про себя: «Когда начинаешь сомневаться в своем друге и опасаться его, то следует быть очень осторожным, не переставая притворяться другом, пока опасность действительно не наступит. Действуя таким образом, можно обезопасить себя от нечаяннаго нападения, а если впоследствии и окажется, что опасения были напрасны, то ведь осторожность никогда не мешает, а береженнаго и Бог бережет». Затем она громко сказала обезьяне.
      — Ты все еще продолжаешь быть разсеянной и все еще находишься в нерешимости. Окажи же мне, какая этому истинная причина?
      — Прошу у тебя еще раз извинения, — отвечала черепаха; — но меня очень безпокоить болезнь жены.
      — Ты уже говорила мне об этом, — заметила обезьяна. — Правда, мудрецы не даром сказали, что гораздо приятнее быть самому больным, чем иметь на руках больного. Однако поведай мне, чем бы можно было вылечить твою жену? Ведь против всякой болезни есть какое-нибудь средство. Мы пригласим на совет врачей и лишь тогда успокоимся, когда найдем верное лекарство.
      — По заключению врачей, — отвечала черепаха, — против этой болезни существует только одно средство, и достать его очень трудно.
      — Что же это за средство, котораго нет даже в аптеках? — спросила обезьяна. — Можешь ты мне сказать, как оно называется? Может быть, я знаю, где найти его; может быть мы сумеем добыть его посредством хитрости.
      — Да, мой милый друг; — отвечала наивно черепаха на такой подход обезьяны, — в том-то и горе, что я просто, ума но приложу, где бы достать обезьянье сердце.
      Понятно, что обезьяна очень испугалась, услыхав такое откровенное признание. У нея потемнело даже в глазах; но скоро она придумала, как спасти себя от грозившей гибели. «Я попала в беду ио собственной неосмотрительности, подумала она. Зато теперь мне нужно употребить весь свой ум, чтобы выпутаться из опасности». И обратившись к черепахе, она громко сказала.
      — Зачем же ты не сообщила мне этого раньше? Ну, теперь, когда я знаю, что за лекарство нужно для того, чтобы вылечить твою жену, ты можешь быть совершенно спокойной. Наши жены часто страдают этою же самою болезнью; тогда мы вынимаем у себя из груди сердце, даем им немного напиться нашей крови, закусить кусочком нашего мяса, и оне тотчас же выздоравливают. Нам же это не причиняет ни малейшаго вреда, так как мы свободно можем вынимать у себя из груди сердце и снова вкладывать его туда. Еслибы ты мне раньше сказала об этом, то я охотно захватила бы с собою свое сердце и подарила бы его твоей жене. Ты ведь хорошо знаешь, что для тебя я всегда готова на всякую услугу
      — А где же теперь твое сердце, — спросила глубоко удивленная черепаха.
      — Да я оставила его дома, — отвечала с лукавым видом обезьяна, — так как у нас в обычае, посещая друзей, всегда быть веселыми и довольными. Поэтому-то в таких случаях мы никогда по берем с собою сердца. И мне теперь это очень досадно, особенному потому, что я ведь могла бы легко вылечить твою жену. К сожалению, мы подумали об этом слишком поздно. Но если мы явимся к твоим родным и знакомым с пустыми руками, то, пожалуй, они подумают, что я пожалела дать тебе то, что для тебя имеет большую цену, а для меня — ровно никакой. Признаюсь, меня очень огорчило бы подобное подозрение. Поэтому прошу тебя извинить меня, но без сердца я не могу переступить твоего порога. И всего будет благоразумнее для меня вернуться домой, захватить с собой сердце и преподнести его твоей жене. Тогда и я избегну стыда, и твоя жена выздоровеет.
      Услыхав такия слова, черепаха весело повернула назад и спустила обезьяну на берег. Но едва та почувствовала под собою твердую землю, как тотчас же вспрыгнула на дерево и принесла благодарность Богу за свое избавление.
      Прождав ее понапрасну несколько часов, черепаха наконец в нетерпении закричала ей:
      — Дорогой друг, куда же ты пропала? Я ведь уж давно жду тебя; поспеши же, а то мы пожалуй опоздаем.
      — Я вовсе не так неопытна и глупа, — отвечала ей тогда с язвительным смехом обезьяна, — как ты, кажется, полагаешь. Из-за тебя я было очутилась в большой беде, и мне потребовалась вся моя сообразительность, чтоб избавиться от нея. Нет, теперь уж больше не может быть речи о дружбе между нами.
      И напрасны были все просьбы, все заверения черепахи, так жестоко обманувшейся в своих ожиданиях. Наконец она принуждена была с грустью вернуться домой, не добившись ровно ничего от обезьяны.
    • pn
      У одного льва состояли раз на службе умный ворон, кровожадный волк да хитрый шакал. Все четверо жили они не далеко от большой проезжей дороги. Вот однажды случилось так, что на этой дороге отстал от каравана верблюд, очень ослабевший от долгаго пути. Спустя некоторое время, ему удалось, однако, оправиться. Он стал искать себе корму и приэтом нечаянно забрел довольно далеко в лес. Наткнувшись там на ужаснаго льва, он понял, что ему нет иного исхода, как только тоже попроситься к тому на службу. Лев благосклонно позволил ему подойти к себе поближе, милостиво осведомился, как он поживает, и пожелал узнать, откуда он пришел и каким образом попал в лес.
      Верблюд подробно разсказал ему, что с ним приключилось, а также сообщил, что теперь намерен был делать и закончил свою речь такими словами:
      — Отныне я готов со всевозможным усердием служить тебе, мой всемилостивейший повелитель!
      — Если ты действительно не прочь отдать себя под мое покровительство, — отвечал лев, — то надеюсь, что моею милостию будешь вести здесь совершенно спокойную и безпечальную жизнь.
      Верблюд очень обрадовался милостивым словам льва и тотчас же вступил к нему на службу. И скоро уже по одному цветущему виду пополневшаго животнаго можно было видеть, что ему жилось очень хорошо.
      Раз лев, будучи на охоте, встретился там с диким слоном. Как и следовало ожидать, между обоими смертельными врагами произошел ожесточенный бой, который окончился для льва очень плачевно: он вернулся к себе домой жестоко избитым и покрытым глубокими ранами. Дрожа от сильнаго волнения, весь окровавленный, он так и повалился в уголок.
      Ворон, волк и шакал, которые были чистейшими блюдолизами, увидав его в таком ужасном состоянии, пришли в совершенное отчаяние. Они испугались, что отныне им совсем нечем будет жить.
      Лев, всегда отличавшийся большою заботливостью о своих подданных, — этим характерным качеством царей, — тотчас же заметил, в какое грустное настроение они впали, и жалость к ним охватила его великодушное сердце. И он сказал своим верным слугам:
      — Мне очень тяжело видеть вашу печаль. Подите и посмотрите, нет лп здесь где-нибудь вблизи какой-нибудь добычи. И когда отыщете что-либо подходящее, то придите сказать мне: я уж позабочусь, чтоб вы не голодали.
      Все трое приспешников услужливо побежали исполнять приказ своего повелителя и искать добычи; но напрасно обшарили они весь лес, — им не попалось ни одного сколько-нибудь подходящаго зверя.
      Тогда, для достижения своих целей, они решились прибегнуть к хитрости, составили между собою совет и сказали:
      — Какой нам толк из того, что этот верблюд живет у нас в лесу? Ня царю нашему он не доставляет никакой пользы своим присутствием, ни мы не можем никак сойтись с этою противною тварью. Посоветуем-ка лучше льву убить его; это обезпечит нашего милостиваго повелителя на несколько дней пищей, да и нам перепадет кое-что.
      — Нет, братцы, — заметил шакал, — придется нам отказаться от такой мечты. Надо выбросить из головы подобную неосуществимую мысль. Царь когда-то помиловал верблюда и дал торжественное обещание, что тот совершенно безпечально будет жить у него на службе. Поэтому, всякий, кто вздумал бы посоветовать ему теперь поступить несправедливо и нарушить данное слово, был бы обвинен в измене. А, ведь, на изменнике — вы знаете — лежит проклятие и Бога, и людей.
      — Ну, тут можно помочь делу хитростью, — возразил ворон. — Подождите меня здесь; я немного пройдусь и, может быть, придумаю, как разрешить эту трудную задачу. Надеюсь скоро вернуться к вам с доброю вестью.
      С этими словами ворон ушел. Он отправился прямо ко льву и там стал смиренно ждать, чтобы тот заговорил с ним.
      Лев скоро спросил его, не заприметил ли он какого-нибудь зверя и не принес ли ему благоприятнаго сведения о возможной добыче.
      — Всемилостпвейший царь, — ответил с лицемерным вдохом ворон, — у нас от голода так помутилось в глазах и так ослабели силы, что мы едва в состоянии даже двигаться. Но в моей глупой голове возник один план, и если ты удостоишь его своего одобрения, то мы легко можем выпутаться из беды и надолго запастись обильной пищей.
      — Говори, но только короче и яснее, — сказал лев. — Если твой план осуществим, то, может быть, я и дам на него мое соизволение.
      — То, что я придумал, — отвечал со смиренным видом ворон, — ты, конечно, уже давно сам предусмотрел своим ясным умом. В самом деле, ну какую пользу приносит нам совместная жизнь с этим верблюдом? Вот прекрасная добыча, которая, к тому же, сама придет сюда к тебе и добровольно кинется в западню.
      Когда лев услыхал такия речи, то у него в глазах сверкнул гнев н он, едва сдерживая свою ярость, промолвил:
      — Да будет проклят тот, кто покушается на жизнь своего товарища и хочет вовлечь своего царя в преступление. Сохрани Боже, чтобы я совершил подобную несправедливость! Нет в целом мире такой веры, которая дозволяла бы нарушать данное слово.
      — О царь! — возразил ворон самым почтительным тоном, — все, что ты сейчас сказал, — сущая правда. Но ведь не следует забывать и того, что говорят наши мудрецы: «Должно смело жертвовать одним членом для спасения всего тела, одним человеком ради целой семьи, войском — для избавления города от разгрома, городом — ради спасения царя, если тому угрожает опасность, потому что царь крайне необходим для государства и без него оно погибло бы». Поверь, я сумею так устроить дело, что на тебя, государь, не падет ни малейшаго упрека в нарушении даннаго слова.
      Выслушав это, лев поник головою и замолчал. Ворон же вернулся к товарищам и передал им свой разговор со львом.
      — Сначала, когда я высказал царю свою мысль, — разсказывал он, — тот очень разсердился. Но затем мне удалось уговорить его и заручиться его согласием. Только надо так устроить дело, чтобы с внешней стороны все было безупречно. Пойдемте же к верблюду и со слезами на глазах опишем ему скорбь и печаль царя. Объясним ему, что ведь всем нашим благосостоянием мы обязаны исключительно милости льва, и раз с ним приключилась такая беда, то мы навсегда обезславили бы себя, как самыя неблагодарныя существа, если бы не выказали немедленной готовности пожертвовать для него своею жизнью. Уж, мол, простое приличие требует, чтобы мы все вместе отправились к нашему повелителю, принесли ему благодарность за его благодеяния и милости, и объявили, что каждый из нас с радостью готов ныне принести себя в жертву ради его священной особы. Затем мы поочередно станом умолять льва насытиться нашим мясом. Но тут мы постараемся предохранить друг друга от всякой опасности, а устроить так, чтобы жребий пал на верблюда.
      Тогда они втроем отыскали верблюда и так искусно сумели уговорить его, что у того даже не возникло ни малейшаго подозрения. Затем все они торжественно отправились ко льву. Там, после того, как каждый из них сказал царю почтительнейшее приветствие, заговорил сперва хитрый ворон.
      — Всемилостпвейший государь, — сказал он. Так как моя привольная жизнь всецело зависит от твоего здоровья и твоих милостей, а теперь как раз нас постигла горькая нужда, то, чтоб помочь беде, я охотно принесу себя в жертву моему повелителю. И хотя моего маленькаго тельца не может хватить, чтоб вполне утолить твой голод, но я все-таки прошу, чтоб мне по крайней мере предоставлено было избавить моего любимаго государя от крайностей нужды.
      Но тут другие прихлебатели закричали:
      — О ворон, что это взбрело тебе на ум? Да разве возможно, чтоб та крошечка мясца, которая найдется в тебе, хоть сколько нпбудь утолила голод нашего государя?
      Услыхав это, ворон тотчас же скромно отретировался назад.
      Тогда выступил вперед шакал и, почтительно поклонившись льву, проговорил:
      — И я тоже уж давно живу лишь твоими милостями, о царь. А потому я убедительнейше прошу, чтоб ты меня растерзал и моим мясом утолил сбой голод.
      — Твоя речь, правда, весьма похвальна, вступилась остальные; она показывает, что ты вполне готов принести себя в жертву царю. Однако мы боимся, что твое мясо, вместо пользы, принесет нашему государю один лишь вред.
      При этих словах шакал тоже замолчал и отошел прочь.
      — С своей стороны, — промолвил затем волк, — я также приношу свою жизнь к ногам моего повелителя и надеюсь, что он не откажется принять от меня эту ничтожную жертву, скушав меня с аппетитом.
      Но тут другие возразили.
      — Твое предложение как нельзя лучше доказывает, насколько ты предан нашему повелителю, но ведь твое мясо вызывает боли в горле, и потребление его равносильно яду.
      Тогда и волк, подобно остальным, отступил назад.
      Теперь наступила очередь верблюда. И сделав глубокий поклон, он сказал:
      — Так как все здесь хлопочат о продлении твоей драгоценной жизни, наш многолюбимый государь, — да сохранить тебя Аллах еще на долгие, долгие годы, — то и я, твой всепокорнейший слуга, тоже заявляю, что с радостью готов предоставить свое мясо для твоего царскаго стола. Соизволи же оказать мне милость и без дальнейших проволочек съесть меня сейчас же!
      Тогда лицемеры в один голос воскликнули:
      — Слова твои, о верблюд! ясно показывают, как горячо любишь ты нашего обожаемаго царя и как сильна твоя привязанность к нему! Действительно, нельзя отрицать, что твое мясо и нежно, и вкусно. Хвала же тебе, добрый товарищ, что ты так охотно жертвуешь собою для нашего благодетеля! Правда, ты умрешь, но зато память о твоем благородном, поступке будет вечно жить среди зверей.
      И едва проговорив это, они тотчас же все разом набросились на верблюда. Бедное животное не оказало им ни малейшаго сопротивления. И они быстро разорвали его на части, обезпечив себя таким образом пищею на несколько дней.
      Хитрость всегда удается негодяям, если они действуют единодушно.
    • pn
      Голодный волк рыскал туда ёёи сюда по обширной равнине в надежде найти чем нибудь поживиться. Вдруг увидал он под кустом зайца, который беззаботно спал после сытнаго обеда. Волк тотчас же воспользовался благоприятным случаем и тихонько подкрался к безпечному сонливцу. Заяц, котораго приближение страшнаго врага пробудило самым неприятным образом от сладкаго сна, быстро вскочил на ноги и хотел было немедленно дать тягу, но волк преградил ему дорогу. И бедный зайка, испугавшись до смерти свирепаго вида своего заклятаго врага, не нашел иного средства к своему спасению, как только попытаться смягчить его сердце.
      — Я знаю, — сказал он волку, — что ты сильно проголодался и что тебе очень хочется полакомиться каким-нибудь жирным кусочком. Но ведь я был бы для тебя слишком мизерным блюдом и мною ты нисколько не утолил бы своего голода. Поэтому дозволь мне всепокорнейше доложить тебе, что среди моих здешних знакомых есть одна лиса, да такая жирная, что не может даже сделать шагу, а все лежит на боку. Я полагаю, что мясо ея — настоящая манна, а кровь вкусна, как нектар. Вот бы тебе полакомиться ею! Не хочешь ли удостоить ее своим посещением? Я охотно сейчас же сведу тебя к ней и хитростью заставлю ее выйти к тебе из норы. И если тебе придется по вкусу подобный лакомый кусочек, то я буду очень рад, а если нет, то ведь я все равно никуда не убегу, и ты во всякое время безпрепятственно можешь скушать меня.
      И обманутый волк, прельстившись завлекательными речами зайца, немедленно отправился с ним к лисе.
      А в той местности действительно жила одна лиса, которая хитростью превосходила самого чорта. Заяц, уже давно питавший к ней сильнейшую ненависть, не захотел упустить случая отомстить ей хорошенько. Когда они, вместе с волком, подошли к жилищу лисы, то заяц попросил волка подождать у входа, а сам пошел в нору к лисе. Там он прежде всего обратился к хозяйке с почтительным приветствием. Та приняла его самым любезным образом и ласковым тоном сказала:
      — Добро пожаловать, милый мой. Что ты так долго не заглядывал ко мне и тем лишал меня удовольствия видеть тебя? Садись же, пожалуйста. Меня уж давно брала охота поболтать с тобою.
      Поблагодарив за столь ласковый прием, заяц отвечал:
      — Я все собирался засвидетельствовать тебе мое нижайшее почтение, да, к сожалению, мне мешали разныя дела, так что я принужден был отложить до сегодняшняго дня удовольствие повидаться с тобою. А теперь присоединился ко мне случайно один важный высокопоставленный господин, пользующийся репутацией почти святого мужа, и удостоил меня чести сопутствовать мне, когда я шел к тебе. Ему так много наговорили о твоей благочестивой уединенно-созерцательной жизни, что он непременно захотел познакомиться с тобой. Он ждет у входа, и если ты позволишь мне представить его тебе, то я охотно готов познакомить друг с другом две такия достопочтенныя личности, как ты да он. Впрочем, если ты сегодня не расположена принять его, то знакомство это можно отложить и до другого раза.
      Лисица тотчас же смекнула, что тут кроется какая-то хитрость, и подумала про себя: «Лучше всего будет, если я их хитрости противопоставлю тоже хитрость и заставлю их попасться в свою же собственную ловушку». И притворившись, что ничего не понимает, лисица с улыбкою сказала:
      — Я всегда к услугам столь достопочтенных особ, и мои двери во всякое время открыты для того благочестиваго господина. Я весьма рада познакомиться с ним, так как это доставит мне случай увеличить свои скромныя познания беседой с этим умным и достойным мужем. А потому я охотно приму самым радушным образом дорогого гостя, выдающияся достоинства и высокое положение котораго ты, мой друг, сейчас описал мне такими блестящими красками. Только попроси его, пожалуйста, немножко обождать, пока я сколько-нибудь приберу свое скромное жилище. Я только немного подмету здесь, да сделаю кое-какия приготовления к пиру.
      После этого заяц был твердо убежден, что ему удалось блистательно провести своего смертельнаго врага, и ему уже чудилось, что волк входит в нору к лисе. Впрочем, он все-таки не преминул громко заметить последней:
      — Хотя святой муж и не придает ни малейшаго значения подобным вещам, однако, я не хочу мешать тебе сделать то, к чему тебя обязывает гостеприимство.
      Затем он вышел и сообщил волку, что теперь лисице уж никак не миновать разставленной ей ими западни. И он снова стал описывать волку в таких привлекательных красках лакомый кусочек, который ждет его, что у того потекли слюнки.
      Заяц вполне был уверен, что, оказав волку подобную услугу, сам он совершенно избавится от грозившей ему беды. А, между тем, у хитрой лисы уже давно сделаны были кое-какия приспособления на случай возможной опасности; так, она вырыла около своей норы глубокую яму, а для себя прокопала тайный подземный ход, чтобы, в крайности, спастись через него бегством. По уходе зайца, она поторопилась возможно лучше замаскировать яму, прикрыв ее листьями, после чего стала у отверстия потайного хода и оттуда закричала своему гостю:
      — Покорнейше прошу тебя не отказать удостоить своим посещением мой скромный дом. Я постаралась приготовить тебе такой прием, какого ты заслуживаешь. И теперь от всей души говорю тебе: добро пожаловать, дорогой гость!
      Волк с зайцем поспешили последовать дружескому призыву лисы, но — увы! — в попыхах не заметили ямы и с жалобным криком свалились в нее; а лиса тем временем благополучно ушла через другой выход.
      Волк, увидав, что совершенно обманулся в своих надеждах насчет лакомаго кусочка, не замедлил излить всю свою ярость на беднаго зайца, растерзал и съел его.
      Умный никогда не должен допускать, чтобы хитрый враг застал его врасплох. Кто умеет заранее предусмотреть опасность, тот никогда по попадет в беду.
    • pn
      Раз на одной горе жили две обезьяны. Кое-как пропитывались оне скудною травою, которая там росла. Вот однажды ночью разразилась сильнейшая гроза, после которой стало так холодно, что бедныя животныя совсем окоченели. В надежде отыскать местечко, где можно бы было укрыться, оне обшарили всю гору; но нашли только кусочек рубина, блеск котораго приняли за огонь. Тогда поспешно набрали оне хворосту, навалили его на рубин и начали усердно дуть, чтобы хворост загорелся от мнимаго огня.
      Жила тут вблизи также птица. Ей стало жалко бедных обезьян, и она крикнула им:
      — Друзья, вы трудитесь совершенно понапрасну. То, что вы считаете за огонь, вовсе ни огонь, и сколько вы не дуйте, все равно вам ни добиться, чтобы хворост загорелся.
      Но обезьяны и не подумали послушаться благоразумнаго совета птицы, а преспокойно продолжали проделку. Вдруг прилетела туда же сорока. Долго смотрела она внимательно, как надрывались обезьяны, и наконец сказала птице, которая не переставала повторять им свои советы:
      — Сестрица, напрасноты мешаешься в это дело: оне все равно не обратят ни малейшаго внимания на твои разумныя слова. Сколько ты ни уговаривай их, оне не оставят своего замысла. Давать советы таким, как оне, так же глупо, как стараться пробить лбом стену или натаскать решетом воды.
      Но птица, в свою очередь, не захотела послушаться совета сороки. Полагая, что обезьянам мешает понять ее большое разстояние, разделявшее их, и будучи охвачена глубоким состраданием к этим безпомощным зверям, она полетела к ним, решившись еще раз повторить свои увещания и таким образом уговорить обезьян бросить свой напрасныйтруд. Но обезьяны не дали ей даже времени сесть на землю, бросились на нее и сразу придушили ее.
      Давать советы тому, кто не хочет слушать их, значить вредить самому себе.
×
×
  • Создать...