Jump to content
Pritchi.Net

  • Parables

    Show all categories
    • pn

      Гиацинт

      By pn, in Krummacher F.A.,

      Емилия скучала, что долго продолжалась зима. Она любила ходить за цветами, и у ней в садике они цвели прекрасно. По этому ей очень хотелось, чтобы скорей прошла зима и настала весна.
      Но в один день отец приносит ей цветочную луковицу и говорит: «Емилия! Возми и посади ее».
      «Возможно ли это, Папа», отвечала девочка; «снегу еще так много и земля крепка, как камень». Она незнала, что цветы могут расти в комнате. Но отец подал ей горшок с землею, — и Емилия, сажая цветок, смотрела в глаза отцу с улыбкою и сомнением. Она думала, что цветы могут расти только под синим небом и при веянии весенних ветерков, но на руках ея они не разцветут.
      Детское смирение и простота не хочет, чтобы для ней случилось что-нибудь необычайное.
      Прошло несколько дней. Земля в горшке приподнялась и оттуда выглядывали зеленые листки. Емилия была в восхищении и возвестила всему дому о рождении юнаго растеньица.
      Отец и мать, улыбаясь на нее, говорили между собою: «Будем смотреть на ея попечение о цветке, как бы на попечение о дитяти, с любовию и надеждою, и будем радоваться на нее, как радуется она на своего питомца».
      Со всею тщательностию поливая цветок свой, Емилия всякой раз умильно улыбалась ему и смотрела на него с дружественною приязнию.
      Увидевши это, отец сказал ей: «Прекрасно, дитя мое! После дождя и росы надобно, чтобы проглянуло солнце. — Светлый взор доброжелательства и благосклонности дает цену благодеянию, которое подает рука. Цветок твой, Емилия, прекрасно разцветет».
      И вот уже совсем вышли из земли листочки и блистали приятною зеленью. «О», говорила она от полноты сердца, «я уже довольна, хотя бы и вовсе не было цветов!»
      «Довольная душа!» — сказал отец. «Ты получишь больше, нежели сколько смеешь надеяться, — и вот награда за скромное твое довольство!» — Он показал ей зародишь цветка, который скрывался между листками.
      Попечение и любовь Емилии с каждым днем возрастали, так как цветок постепенно более и более раскрывался. Нежными руками поливая его водою, она спрашивала у него: «Довольно ли, или не слишком ли много и не холодна ли вода?» И как скоро солнечный свет проникал сквозь окна, она тотчас ставила свое растеньице на солнце, и кротким дыханием своим сдувала пыль с листков, подобию тому, как утренние ветерки дышат вокруг розы.
      «О сладчайший союз нежной любви и невинности!» — сказала мать. «Чем чище душа, тем небеснее любовь».
      С мыслию о цветке Емилия засыпала вечером; с нею же пробуждалась утром. Много раз ей виделся во сне гиацинт ея в полном цвете, и когда утром она видела, что он еще не разцвел и она была обманута; то это не печалило ея, и она, улыбаясь, говорила: «Это еще будет!» Иногда также она спрашивала у отца, какого цвета будет питомец ея? И потом, перебирая все цвета, говорила веселым голосом: «Ну — для меня все равно, лишь бы только он разцвел».
      «Сладкая Фантазия», сказал отец, «как мило играешь ты с невинною любовию и детскою надеждою!»
      Наконец цветок разцвел. Рано утром разкрылись двенадцать колокольчиков. Между пятью широкими, изумрудно-зелеными листками они висели в полной юношеской красоте. Цвет их был подобен утренней зари или румянцу на нежных щечках Емилии. Бальзамическое благоухание носилось над цветком.
      Емилия не могла себе и вообразить такого пышнаго прелестнаго цветка. Радость ея была тиха и без слов. Она лежала перед цветком на коленах и смотрела на него.
      Тогда взошел отец и, увидевши доброе дитя свое и разцветший гиацинт, был очень разтроган и сказал: «Вот, Емилия, что для тебя гиацинт твой, то ты для нас!»
      Емилия вскочила и бросилась к отцу своему и, обнимая его, сказала наконец тихим голосом: «Папа! О когда бы я могла обрадовать вас так, как он обрадовал меня!» —
    • pn
      Однажды Евва, праматерь смертных, ходила по полю с печальным и смущенным сердцем. Вдруг увидела она вдали розовый куст — весь в цветах, которые, подобно утренней зари, изливали блеск свой на зеленеющие листья.
      «О», сказала она с восторгом, «если я не обманываюсь, то я и здесь вижу прелестные цветы Едемские! Уже издали я обоняю райское благовоние их. Приветствую тебя, любезный образ невинности и радости! Не правда ли, ты возвещаешь мне, что и между дернами земли будут цвести для нас радости небесныя. Уже восхищает меня вид твой и чистое дыхание цветов твоих».
      Между тем как она так говорила и с радостным чувством смотрела на полноту роз, поднялся тихий ветерок и пошевелил куст. И вдруг посыпались листья разцветших розанов и попадали на землю. Тогда Евва вздохнула и сказала: «Ах, и вы — чада смерти! Я понимаю вас, образы земных радостей .......»
      Долго смотрела она с грустным молчанием на увядшие розовые листья, и потом сказала: «Так будьте же мне, доколе почка замыкает вас, радостным образом невинности!»
      С этими словами она наклонилась к ним. Но вдруг приметила иглы и испугалась. «О», сказала она тогда, «и вы имеете нужду в обороне! И вы носите в себе вместе с вожделением совесть, — и эти терны не суть ли ваша стыдливость?......»
      «Приветствую же вас, прекрасныя чада весны, по крайней мере, как образ небесной зари над тернистою землею!»
    • pn
      Между учениками мудраго Гиллела был один юноша, по имени Элиаф, который имел отвращение от всякаго труда и совершенно предался праздности и лености. Гиллел был очень опечален этим и придумывал средства, как бы исправить несчастнаго юношу.
      После многократных тщетных увещаний он взял его однажды с собою и пошел с ним в долину Энном — близь Иерусалима. Там был пруд с стоячею водою, наполненный червями и гадами и заросший тиною.
      Когда они пришли к этому месту, Гиллел бросил посох свой и сказал: «Сядем здесь отдохнуть». «Как, учитель!» — сказал удивленный юноша — «у этого отвратительнаго болота! Не замечаешь ли ты, какое гнилое, ядовитое испарение выходит из него?»
      «Да, ты правду говоришь, сын мой», отвечал учитель; «это болото совершенно похоже на душу ленивца. Кому охота останавливаться подле него! Пойдем скорее прочь!»
      После этого он повел юношу к одному заросшему тернием и волчцами полю. Тут он остановился и сказал: «Это поле имеет хорошую почву, способную произращать добрые плоды; но оно совсем заброшено, и от этого произращает только волчцы и терние и ядовитыя растения, в которых гнездятся змеи и ящерицы. — О, как хорошо оно изображает жизнь ленивца!»
      «Учитель», сказал тогда проникнутый чувством стыда и раскаяния юноша, «за чем водишь ты меня по таким пустым и печальным местам? Оне представляют мне отвратительный и мучительный образ моей души и моей жизни». — Гиллел отвечал: «Когда ты не хотел верить моим словам; то я решился испытать, не проникнет ли, может быть, голос природы в твое сердце».
      «И твой опыт удался, учитель», сказал Элиаф. «С этой минуты, я чувствую, во мне началась новая жизнь».
      И в самом деле, Элиаф стал совсем другой, сделался прилежным и трудолюбивым юношею.
      Тогда Гиллел взял его с собою в один прекрасный сад и там, проходя по берегу светлаго ручья, который в разных направлениях так мило извивался между плодовитыми деревами, цветистыми лугами и тенистым кустарником, сказал обрадованному юноше: «Вот, образ твоей новой, деятельной жизни! Природа, которая вразумила и исправила тебя, может также и наградить тебя».
      «Ея изящество и красота может радовать только того, кто в ея жизни усматривает образ своей собственной жизни!» —
    • pn
      Один богач, по имени Крез, приказал выгнать из своего дома одну бедную вдову с детьми за то, что она не могла заплатить ему за год за квартиру. Когда слуги его пришли выгонять ее; она сказала им: «Подождите немного; может быть, господин ваш сжалится над нами; я пойду, попрошу его»,
      И тотчас пошла и взяла с собою четверых детей, а пятое лежало больное в постеле, и все они неотступно умоляли богача, не выгонять их. Но Крез сказал им: «Я не могу отменить своих приказаний, если вы тотчас не заплатите долг ваш».
      Тут мать залилась горькими слезами и сказала: «Ах, болезнь сына моего остановила всю мою работу, и все небольшие прибытки мои я издержала на лечение его!» Вместе с матерью плакали и дети и умоляли богача, сжалиться над ними.
      Но Крез отворотился от них и пошел в свой сад и там, по обычаю, лег отдыхать в беседке. Беседка стояла на самом берегу реки, и богач в знойные дни находил там прохладу и отдохновение. — Было так тихо, что ни один лист на дереве не шевелился.
      Тогда Крез услышал шорох тростника по берегам речки, но он показался ему похожим на вопль детей бедной вдовы, и он не мог заснуть.
      Потом он прислушался к шуму реки, и ему казалось, как будто он лежал на берегу безпредельнаго моря, — и он ворочился с одного бока на другой.
      Когда же он снова прислушался, прогремел вдали гром поднимающейся грозы, и тогда представилось ему, что он слышит голос суда над собою.
      Тут вдруг он встал, пошел домой и приказал пустить бедную вдову. Но она ушла с детьми в лес и нигде не могли отыскать ея. Между тем поднялась гроза, загремел гром и полился сильный дождь. Крез был очень смущен и ходил взад и вперед.
      На другой день он узнал, что больное дитя умерло в лесу, а мать с остальными детьми ушла, неизвестно, куда. Опротивел тогда ему сад его с его беседкою и он не наслаждался более прохладою шумящей реки.
      Вскоре после того он впал в болезнь, и в жару лихорадки ему слышался всегда шорох тростника и шум реки и отдаленный гром поднимающейся грозы. Так он и умер.
    • pn

      Яблоко

      By pn, in Krummacher F.A.,

      При дворе Ирода Царя жил один богатый вельможа, управлявший государственными доходами. Он одевался в порфиру и виссон, и всякой день пировал и веселился. К нему прибыл из дальней стороны друг юности его, с которым он не видался уже несколько лет. Вельможа сделал для него большой пир и созвал всех друзей своих. Стол наполнен был множеством прекрасных кушаньев на золотых и серебреных блюдах и всякаго рода винами в драгоценных сосудах. Богач сидел за столом на первом месте и был очень весел; по правую сторону сидел друг юности его, прибывший из дальней стороны. Пораженный таким необычайным богатством, такою роскошью, он сказал наконец хозяину: «Такой пышности и великолепия, признаюсь тебе, я не встречал нигде! И тебя, по всей справедливости, можно назвать счастливейшим из всех людей в свете».
      Но вельможа, взявши с золотаго сосуда большое и красивое, как пурпур, яблоко, подал его другу юности своей и сказал: «Не правда ли, какое прекрасное яблоко! И оно покоилось на золотом блюде!» — Когда же гость, взявши яблоко, разрезал его; то увидел, что внутри его был червь.
      Тут он взглянул на друга своего; но тот потупил глаза и вздохнул.
    • pn
      В одной из прекраснейших стран Азии, под вечно-ясным небом лежит окруженная горами мирная долина, обитаемая малочисленным народом, который с давних времен, как бы слившись в одно семейство, живет в патриархальной простоте.
      Туда, пробравшись через горы, пришел однажды молодый Персидский Принц и хотел говорить с главою сего мирнаго семейства. Желание его было исполнено. Старец высокаго роста и благороднаго вида очень ласково принял незнакомаго юношу и сказал ему: «Добро пожаловать к нам в мирную нашу долину, юный чужестранец; с намерением ли ты пришел к нам, или заблудился!»
      «С намерением», сказал юноша; «я пришел .........».
      Старец прервал его и сказал: «Мы оказываем гостеприимство всякому, кто приходит в нашу долину, не спрашивая, кто он и за чем пришел. Мы держимся еще древняго обычая, не прежде, как по прошествии трех дней узнавать об имени и желании чужестранца. По этому если ты не имеешь надобности, требовать от нас скорой помощи; то взойди в круг наш, как человек и брат, и с веселым сердцем вкуси то, что мы можем предложить тебе».
      Молодый Принц поклонился и последовал за старцем в прохладную тень высоких пальм, где собрано было многочисленное семейство.
      Мужщины и женщины, юноши и девицы — все подходили к чужестранцу и приветствовали его с такою откровенностию и радушием, как бы он уже давно был знаком с ними. Дети резвились вокруг его и подносили ему цветы.
      «Ах, какое жилище невинности и радости!» со вздохом произнес Принц.
      «Мы живем здесь все вместе», отвечал старец. «В наших сердцах обитает страх Божий; от того наши чувства не стареют, и мы видим Создателя в каждом из Его творений и даров. По этому мы всегда спокойны и веселы и незнаем никаких потребностей, которым не могли бы удовлетворить».
      Глубокий, невольный вздох вылетел из груди юноши.
      «Ты утомился от пути», сказал старец и кивнул головою. Тотчас подошли два юноши и принесли сосуд с водою, чтобы умыть ноги чужестранцу, и две девицы поднесли ему самых лучших плодов.
      Принц никак не хотел, чтобы ему умыли ноги. — «Это священный обычай гостеприимства», сказал старец, «и подкрепление, которое сильный охотно и с радостию доставляет слабому и утомленному».
      Принц замолчал, но краска выступила на лице его и колена задрожали.
      «Ему дурно!» сказали юноши, которые хотели умыть ему ноги, — «его колена дрожат».
      «И он не отведал плодов наших», сказали с жалостию девицы.
      Тогда старец подошел к нему и, взявши его за дрожащую руку, сказал: «Сын мой, дневный жар утомил тебя; я отведу тебя в наше жилище, чтобы ты насладился сном. Он подкрепит силы твои, чтобы завтра ты мог участвовать с нами в радости священнаго празднества.
      Юноша последовал за приветливым старцем в хижину. Здесь стояла постель из бальзамических душистых цветов, покрытая чистым полотном, белым, как снег.
      «Здесь», сказал старец, «ты можешь спокойно заснуть. Ты покоишься под кровом Всевышняго, который благословляет эту долину. Об этом засвидетельствуют тебе мягкия, душистыя травы, на которых ты почивать будешь; а этот бело-снежный покров есть образ невинности».
      Между тем как старец говорил, вошли два мальчика и принесли чашу с красным вином. Старец взял чашу из рук их и, подавая Принцу, сказал: «Мы питаемся полевыми и древесными плодами, как дает их нам природа. Но для больных и утомленных мы вижимаем сок из винограда. Это единственная кровь», прибавил он, улыбаясь, «которую проливаем мы; но это делается без всяких стонов. Пей, мой возлюбленный; это подкрепит и развеселит тебя».
      Юноша взял чашу дрожащими руками, и когда стал пить, сильная дрожь пробежала по всем членам его.
      Когда он отдавал старцу чашу, раздалось вдали приятное торжественное пение многих голосов. «Что это такое?» спросил Принц.
      «Это вечерняя песнь», отвечал старец. «При захождении солнца мы приносим нашему Создателю общую нашу благодарность за свет небесный, который Он низпосылает нам, и за день жизни, который Он даровал нам. Мы верим, что исполненный любви Податель света и ежедневнаго благословения имеет особенное благоволение к молитве радости и любви. По этому мы приносим Ему благодарение наше в священном песнопении и собравшись все вместе. И о тебе не будет забыто в молитве нашей. Ты принадлежишь теперь также к нашему семейству. — Спи спокойно; Всевышний над тобою!» —
      Сказавши это с дружественною приветливостию, он оставил Принца.
      Но Принц закрыл свою голову и не мог смотреть в лице добродетельному старцу и отвечать на его приветствие.
      Теперь юноша остался один; но сон не смыкал глаз его. Кровь в жилах его как будто кипела; он слышал биение своего сердца. Образ минувшаго дня непрестанно стоял перед ним, и тем яснее, чем мрачнее было в душе его. Тихая лунная ночь казалась ему безконечною. Он с нетерпением дожидал наступления дня. Наконец он впал в лихорадочный сон, который прерывался страшными сновидениями. Он пробудился с первым лунем зари. Приятное попеременное пение мужских и женских голосов раздавалось вдали еще торжественнее и трогательнее, нежели вечерняя песнь минувшаго дня. То была совокупная утренняя молитва при восхождении солнца.
      Принц сильно был разтроган. Он хотел присоединить голос свой к общей молитве, — но не мог.
      В это время дверь в его комнату тихо отворилась и старец глядел сквозь отверстие. Заботясь об юноше, котораго считал он больным, он не мог дождаться его пробуждения. Он хотел потихоньку вытти назад, если бы застал юношу еще спящим.
      Нашедши чужестранца пробудившимся, он приветствовал его дружественными словами и с отеческою заботливостию спрашивал о его здоровье.
      Юноша чрезвычайно был тронут таким нежным попечением и сказал: «Ах, какую любовь встречаю я в этой долине!»
      «Сын мой», сказал старец, «мы чтим великаго Творца и Отца вселенной и уважаем каждое из Его творений, усматривая в них Его премудрость и благость; но в особенности образ Его мы познаем в каждом человеке, и стараемся делать добро всем, сколько можем. Ему самому дать мы ничего не можем. — Мы от юности привыкли к простоте сердца и к детской вере, и это обратилось нам в природу. И мы не хотим никакой благодарности, которая не принадлежит нам. — Теперь ты будешь торжествовать с нами празднество любви».
      Едва только старец выговорил это, юноша залился слезами и просил вывесть его из долины.
      Старец изумился и молча повел его к той стезе, которая вела из долины.
      Тогда юноша начал: «Я оставляю долину вашу на веки. Я думал найти среди вас покой, но вытерпел самыя ужаснейшия мучения в моей жизни ...»
      «Я не понимаю тебя», прервал его старец и смотрел на него с удивлением. — «Мирная наша долина?.....»
      «Ваша долина, достопочтенный отец», воскликнул юноша, «есть обитель мира и невинности!»
      «У нас ни одна капля крови не падает на землю», продолжал старец с небесным спокойствием, «и ни один вздох угнетенной невинности не заражает воздуха. Земля, которая носит и питает нас; воздух, который окружает нас, — все чисто ......»
      «А я» — воскликнул Принц — «я нечист! И это-то самое и делает для меня невинную долину вашу местом мучения».
      Старец умолк и с глубоким состраданием смотрел на несчастнаго юношу.
      Они остановились на пределах мирной долины, Здесь юноша начал: «Почтенный старец! Твое радушие и добросердечие разрывает мое сердце. О — если бы оно могло исцелить его! Выслушай же теперь несчастную мою историю».
      «Я сын Царя; мне назначен престол его и владычество над Персиею. Но эти руки запятнены невинною кровию. Единственный сын одной вдовы пал от меча моего. Кровь, слезы и вздохи тяготеют надо мною. Образ ужаснаго преступления моего всюду преследует и жестоко мучит меня. Я оставил дворец и надеялся в мирной долине вашей найти покой, котораго искал; но я испытал здесь самые ужасные часы в моей жизни. Ваше спокойствие было для меня мучением. Ваша невинность казалась мне жестокою укоризною в вине моей и каждый дружественный взор любви вашей падал во мрак души моей, как огненный лучь молнии в мрачную ночь. Ах! я принес меня — меня, котораго я хотел бы убегать, в эту обитель мира ....... Простите мне и, если можете, молитесь обо мне. Я иду туда, куда принадлежу».
      С этими словами он оставил старца и мирную долину. Старец долго смотрел в след за ним, доколе он не поднялся на гору. Тут поднял он руки свои к небу, принес молитву и возвратился в круг веселящихся.

      О ты, который, провождая порочную жизнь, нерадишь о своем обращении и исправлении, и возмущенную совесть свою, громко вопиющую против тебя, стараешься успокоить надеждою на безконечное милосердие Божие, — познай в сей аллегории собственный образ свой и тщету своей надежды! — С душею, омраченною грехами, ты и в самом рае, в сонме торжествующих Праведников испытал бы все ужасныя мучения ада. —
    • pn

      Каин

      By pn, in Krummacher F.A.,

      Однажды Каин (поселившийся после ужаснаго преступления в земле Нод) сидел под теревинфом, склонивши голову на свои руки, и вздыхал. Жена его, которая с малюткою на руках вышла искать его, нашедши его в таком положении, долго стояла подле него под деревом и слушала вздохи его.
      Тогда сказала она ему: «Что ты все вздыхаешь? И будет ли конец твоей печали?» Каин испугался, приподнял голову и сказал: «Ах, это ты, Селла! — Мой грех так велик, что прощения ему не будет». Сказавши это, он снова склонил голову и закрыл глаза свои рукою.
      Селла сказала кротким голосом: «Каин! Господь милосерд и благость Его велика!»
      Услышавши эти слова, Каин снова испугался и сказал: «О, не ужели, Селла, и твой язык должен быть для меня жалом, пронзающим сердце!» - «Сохрани Бог», отвечала Селла. «Но, Каин, послушай и посмотри: Не зеленеют ли поля наши, и не двукратно ли уже собрали мы с них богатую жатву? И так не милостив ли Господь к нам и не щедро ли изливает на нас дары свои?»
      «К тебе, Селла, к тебе Он милостив и к твоему Эноху; но не ко мне!» — отвечал Каин. «Я в Его благости познаю только, как я далек был от Него, когда убил Авеля .....
      «Но, Каин», — прервала его Селла — «не ты ли возделываешь поле и сеешь семена в землю? И не светит ли тебе утренняя заря, как в Эдеме, и не блистает ли роса на цветах и стеблях?»
      «Ах, Селла, несчастная жена моя», сказал ей Каин. «В утренней зари я вижу только обагренную кровию голову Авеля, и в росе на каждом стебле я вижу слезу, и в каждом цветке — капли крови. И когда восходит солнце, я вижу позади себя в тени моей Авеля — убитаго, а перед собою — меня самаго, убийцу его. — Самое журчание источника не есть ли жалобный стон об Авеле, и в дыхании прохладнаго ветерка не носится ли передо мною его дыхание? — Ах! сто крат ужаснее, нежели то слово гнева, которое прогремело в громе и воззвало ко мне: «Где брат твой, Авель?» — сто крат ужаснее для меня тот тихий голос, который повсюду слышится мне. И когда настает ночь, — ах! она объемлет меня, как мрачная могила, и вокруг меня разпростирается царство мертвых, которое одного только меня вмещает в себе. Только полдень есть час мой, когда солнце палит мою голову и пот каплет с меня на землю, и нет тени вокруг меня!» —
      Тогда Селла сказала: «О Каин! О мой возлюбленный! Посмотри, вон — идут наши овечки, белыя, как полевыя лилии! Как весело резвятся и скачут оне при сиянии вечерней зари!»
      Каин быстро взглянул и сказал: «Это овцы Авеля! Не красны ли оне от крови Авеля? Не есть ли блеяние их жалобный вопль об Авеле? Не голос ли это плача? Чтож такое могло бы принадлежать Каину?»
      Селла заплакала и сказала: «А разве я — Селла, которая любит тебя, не твоя жена?»
      Но он отвечал: «Как можешь ты любить Каина, который сам себя не любит? Что имеешь ты от меня, кроме слез и вздохов — — — — Как можешь ты любить Каина, убийцу Авеля?»
      Тут поднесла она к нему Эпоха, — и малютка улыбнулся отцу своему.
      Каин бросился на землю, рыдал и взывал: «Ах! И я должен еще видеть улыбку невинности! Нет, это улыбка не сына Каинова! Это улыбка Авеля! — Это улыбка Авеля, котораго убил Каин!»
      Так взывал он и лежал простертый лицем на земле! — Селла задрожала, присклонилась к теревинфу, — и слезы ручьем полились из глаз ея на землю. —
    • pn
      У одного благочестиваго отца был распутный сын, который, презирая все увещания, проводил время в обществе негодяев и предавался всей необузданности страстей своих. Таким образом сердце его непрестанно становилось испорченнее и все доброе в нем изчезало. Несчастный отец скорбел втайне о развращенной жизни сына и молился.
      По прошествии некотораго времени отец сильно занемог и, чувствуя приближение смерти, позвал к себе сына своего. Когда же сын подошел к постели умирающаго отца, он сказал ему: «Не бойся, сын мой, не думай, что я буду делать тебе упреки за твое поведение. — Вот, я умираю и оставляю тебя наследником всего моего имущества. За это исполни последнюю мою просьбу. Ее легко исполнить, и потому ты непременно должен обещать мне это и сдержать обещание».
      Сын изъявил полную готовность, исполнить волю отца, если только это для него возможно. Тогда умирающий отец сказал: «Обещай же мне, сын мой, что ты в продолжение двух месяцев по смерти моей каждый вечер будешь входить в эту комнату и полчаса оставаться в ней в уединении».
      Сын обещал, — и тогда отец благословил его и вскоре после того умер. Сын, похоронивши отца, возвратился к своим товарищам и жил по прежнему в забавах и веселостях.
      Но как скоро наступал вечер, он вспоминал о своем обещании и образ умирающаго отца убеждал его, сдержать обещание. Сначала было ему трудно, быть одному; ему казалось это очень скучно, и какой-то страх обнимал его. Но он преодолел самого себя по причине даннаго обещания и думал, что два месяца пройдут скоро.
      Но тут открылись у пего глаза на его поведение; сердце его жаловалось на него и страх Божий объял душу его; он пришел в самого себя, увидел пропасть, в которую вела его развратная жизнь, начал плакать и сделался совсем другим человеком.
    • pn

      Слезы

      By pn, in Krummacher F.A.,

      В одну лунную, светлую ночь Гиллел ходил с учеником своим Сади по масличной горе, промежду садов. При свете луны Сади заметил вдали какого-то человека и, указывая на него, сказал учителю: «Что такое он делает там?»
      «Это Садок», отвечал Гиллел, «он сидит на могиле сына своего и плачет».
      «Как! Не ужели Садок не может преодолеть своей печали?» сказал юноша. «Его называют все мудрым и праведнымъ .....»
      «По этому он не должен чувствовать и скорби?» возразил Гиллел.
      Тогда Сади спросил: «Какое же преимущество мудрый имеет перед глупым?»
      «А вон — посмотри», отвечал ему учитель: «горькия слезы падают из глаз его на землю, но взор его обращен к небу». —
    • pn
      Когда Авель, пораженный Каином, лежал в крови своей и Адам стоял над ним и плакал, подошел к нему Херувим Рая и стал подле него молча и задумчиво. Тогда праотец человеческаго рода, обратясь к нему, сказал: «Это ли образ того рода, который должен произойти от меня? И будет ли когда еще осквернять землю кровь человеческая, проливаемая рукою братнею?»
      «Д», отвечал Херувим.
      «Ах, каким же именем назовут это ужасное злодеяние?» спросил Адам.
      С слезами на глазах отвечал Небесный: «Войною!»
      Содрогнулся праотец человеческаго рода, вздохнул и сказал: «Ах, за чем же праведник должен падать от руки нечестивца?»
      Херувим безмолствовал.
      Но Адам, рыдая, спросил: «Что же остается мне теперь в моей горести на оскверненной кровию земле?»
      «Взор горе» — отвечал Херувим и изчез.
      Но Адам стоял до захождения солнца, и когда на небе показались звезды, он простер к ним свои руки и сказал: «О вы, блестящие стражи у врат небесных, за чем вы ходите так безмолвно? Если смертный может слышать голос ваш и понимать язык ваш, о! — говорите о той земле, которая по ту сторону, и об Авеле — возлюбленном».
      Тогда стало еще тише вокруг его, и он пал на лице свое и молился, — и тихий голос проговорил в сердце его: «Авель, сын твой, жив!»
      И легче стало на душе его, и он пошел с тихою грустью.
    • pn

      Иов

      By pn, in Krummacher F.A.,

      Во времена Иова жил один Пророк, по имени Елиуд. К нему пришел однажды Иорам, друг Иова, и сказал ему: Пути Господни неизследимы; но для чего бы праведник так много должен страдать? — Вот, Иов лишился всего, что имел, и всех детей своих, и те, которым следовало бы утешать его, терзают его своими упреками и подозрениями.
      «Рука Господня коснулась его» — отвечал Пророк.
      И однакож, продолжал Иорам, Иов благочестив и Богобоязнен, как никто другой на земле. Не был ли он защитником и покровителем сирот и безпомощных? Не был ли око слепым, нога хромым, отец немощным? Какое око, видевшее его, не восхвалило его и не назвало блаженным?
      «Блажен человек, котораго наказует Всемогущий!» — отвечал Пророк.
      Но Всемогущий не есть ли вместе и Всеблагий? возразил Иорам. Для чего нужно было бы наказание тому, кто дары Господни расточал только на благотворение, и свою праведность так ясно доказал пред целым светом?
      «Для того», отвечал Пророк, «чтобы он также доказал ее и перед Богом».
      Но какую жертву мог бы Иов еще принесть Ему?
      «Самую трудную и драгоценную» — отвечал Пророк — «волю свою».
×
×
  • Create New...