Перейти к содержанию
Pritchi.Net

  • Притчи

    Притчи народов мира
    Показать все категории
    • pn
      Один богач, по имени Крез, приказал выгнать из своего дома одну бедную вдову с детьми за то, что она не могла заплатить ему за год за квартиру. Когда слуги его пришли выгонять ее; она сказала им: «Подождите немного; может быть, господин ваш сжалится над нами; я пойду, попрошу его»,
      И тотчас пошла и взяла с собою четверых детей, а пятое лежало больное в постеле, и все они неотступно умоляли богача, не выгонять их. Но Крез сказал им: «Я не могу отменить своих приказаний, если вы тотчас не заплатите долг ваш».
      Тут мать залилась горькими слезами и сказала: «Ах, болезнь сына моего остановила всю мою работу, и все небольшие прибытки мои я издержала на лечение его!» Вместе с матерью плакали и дети и умоляли богача, сжалиться над ними.
      Но Крез отворотился от них и пошел в свой сад и там, по обычаю, лег отдыхать в беседке. Беседка стояла на самом берегу реки, и богач в знойные дни находил там прохладу и отдохновение. — Было так тихо, что ни один лист на дереве не шевелился.
      Тогда Крез услышал шорох тростника по берегам речки, но он показался ему похожим на вопль детей бедной вдовы, и он не мог заснуть.
      Потом он прислушался к шуму реки, и ему казалось, как будто он лежал на берегу безпредельнаго моря, — и он ворочился с одного бока на другой.
      Когда же он снова прислушался, прогремел вдали гром поднимающейся грозы, и тогда представилось ему, что он слышит голос суда над собою.
      Тут вдруг он встал, пошел домой и приказал пустить бедную вдову. Но она ушла с детьми в лес и нигде не могли отыскать ея. Между тем поднялась гроза, загремел гром и полился сильный дождь. Крез был очень смущен и ходил взад и вперед.
      На другой день он узнал, что больное дитя умерло в лесу, а мать с остальными детьми ушла, неизвестно, куда. Опротивел тогда ему сад его с его беседкою и он не наслаждался более прохладою шумящей реки.
      Вскоре после того он впал в болезнь, и в жару лихорадки ему слышался всегда шорох тростника и шум реки и отдаленный гром поднимающейся грозы. Так он и умер.
    • pn

      Яблоко

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      При дворе Ирода Царя жил один богатый вельможа, управлявший государственными доходами. Он одевался в порфиру и виссон, и всякой день пировал и веселился. К нему прибыл из дальней стороны друг юности его, с которым он не видался уже несколько лет. Вельможа сделал для него большой пир и созвал всех друзей своих. Стол наполнен был множеством прекрасных кушаньев на золотых и серебреных блюдах и всякаго рода винами в драгоценных сосудах. Богач сидел за столом на первом месте и был очень весел; по правую сторону сидел друг юности его, прибывший из дальней стороны. Пораженный таким необычайным богатством, такою роскошью, он сказал наконец хозяину: «Такой пышности и великолепия, признаюсь тебе, я не встречал нигде! И тебя, по всей справедливости, можно назвать счастливейшим из всех людей в свете».
      Но вельможа, взявши с золотаго сосуда большое и красивое, как пурпур, яблоко, подал его другу юности своей и сказал: «Не правда ли, какое прекрасное яблоко! И оно покоилось на золотом блюде!» — Когда же гость, взявши яблоко, разрезал его; то увидел, что внутри его был червь.
      Тут он взглянул на друга своего; но тот потупил глаза и вздохнул.
    • pn
      В одной из прекраснейших стран Азии, под вечно-ясным небом лежит окруженная горами мирная долина, обитаемая малочисленным народом, который с давних времен, как бы слившись в одно семейство, живет в патриархальной простоте.
      Туда, пробравшись через горы, пришел однажды молодый Персидский Принц и хотел говорить с главою сего мирнаго семейства. Желание его было исполнено. Старец высокаго роста и благороднаго вида очень ласково принял незнакомаго юношу и сказал ему: «Добро пожаловать к нам в мирную нашу долину, юный чужестранец; с намерением ли ты пришел к нам, или заблудился!»
      «С намерением», сказал юноша; «я пришел .........».
      Старец прервал его и сказал: «Мы оказываем гостеприимство всякому, кто приходит в нашу долину, не спрашивая, кто он и за чем пришел. Мы держимся еще древняго обычая, не прежде, как по прошествии трех дней узнавать об имени и желании чужестранца. По этому если ты не имеешь надобности, требовать от нас скорой помощи; то взойди в круг наш, как человек и брат, и с веселым сердцем вкуси то, что мы можем предложить тебе».
      Молодый Принц поклонился и последовал за старцем в прохладную тень высоких пальм, где собрано было многочисленное семейство.
      Мужщины и женщины, юноши и девицы — все подходили к чужестранцу и приветствовали его с такою откровенностию и радушием, как бы он уже давно был знаком с ними. Дети резвились вокруг его и подносили ему цветы.
      «Ах, какое жилище невинности и радости!» со вздохом произнес Принц.
      «Мы живем здесь все вместе», отвечал старец. «В наших сердцах обитает страх Божий; от того наши чувства не стареют, и мы видим Создателя в каждом из Его творений и даров. По этому мы всегда спокойны и веселы и незнаем никаких потребностей, которым не могли бы удовлетворить».
      Глубокий, невольный вздох вылетел из груди юноши.
      «Ты утомился от пути», сказал старец и кивнул головою. Тотчас подошли два юноши и принесли сосуд с водою, чтобы умыть ноги чужестранцу, и две девицы поднесли ему самых лучших плодов.
      Принц никак не хотел, чтобы ему умыли ноги. — «Это священный обычай гостеприимства», сказал старец, «и подкрепление, которое сильный охотно и с радостию доставляет слабому и утомленному».
      Принц замолчал, но краска выступила на лице его и колена задрожали.
      «Ему дурно!» сказали юноши, которые хотели умыть ему ноги, — «его колена дрожат».
      «И он не отведал плодов наших», сказали с жалостию девицы.
      Тогда старец подошел к нему и, взявши его за дрожащую руку, сказал: «Сын мой, дневный жар утомил тебя; я отведу тебя в наше жилище, чтобы ты насладился сном. Он подкрепит силы твои, чтобы завтра ты мог участвовать с нами в радости священнаго празднества.
      Юноша последовал за приветливым старцем в хижину. Здесь стояла постель из бальзамических душистых цветов, покрытая чистым полотном, белым, как снег.
      «Здесь», сказал старец, «ты можешь спокойно заснуть. Ты покоишься под кровом Всевышняго, который благословляет эту долину. Об этом засвидетельствуют тебе мягкия, душистыя травы, на которых ты почивать будешь; а этот бело-снежный покров есть образ невинности».
      Между тем как старец говорил, вошли два мальчика и принесли чашу с красным вином. Старец взял чашу из рук их и, подавая Принцу, сказал: «Мы питаемся полевыми и древесными плодами, как дает их нам природа. Но для больных и утомленных мы вижимаем сок из винограда. Это единственная кровь», прибавил он, улыбаясь, «которую проливаем мы; но это делается без всяких стонов. Пей, мой возлюбленный; это подкрепит и развеселит тебя».
      Юноша взял чашу дрожащими руками, и когда стал пить, сильная дрожь пробежала по всем членам его.
      Когда он отдавал старцу чашу, раздалось вдали приятное торжественное пение многих голосов. «Что это такое?» спросил Принц.
      «Это вечерняя песнь», отвечал старец. «При захождении солнца мы приносим нашему Создателю общую нашу благодарность за свет небесный, который Он низпосылает нам, и за день жизни, который Он даровал нам. Мы верим, что исполненный любви Податель света и ежедневнаго благословения имеет особенное благоволение к молитве радости и любви. По этому мы приносим Ему благодарение наше в священном песнопении и собравшись все вместе. И о тебе не будет забыто в молитве нашей. Ты принадлежишь теперь также к нашему семейству. — Спи спокойно; Всевышний над тобою!» —
      Сказавши это с дружественною приветливостию, он оставил Принца.
      Но Принц закрыл свою голову и не мог смотреть в лице добродетельному старцу и отвечать на его приветствие.
      Теперь юноша остался один; но сон не смыкал глаз его. Кровь в жилах его как будто кипела; он слышал биение своего сердца. Образ минувшаго дня непрестанно стоял перед ним, и тем яснее, чем мрачнее было в душе его. Тихая лунная ночь казалась ему безконечною. Он с нетерпением дожидал наступления дня. Наконец он впал в лихорадочный сон, который прерывался страшными сновидениями. Он пробудился с первым лунем зари. Приятное попеременное пение мужских и женских голосов раздавалось вдали еще торжественнее и трогательнее, нежели вечерняя песнь минувшаго дня. То была совокупная утренняя молитва при восхождении солнца.
      Принц сильно был разтроган. Он хотел присоединить голос свой к общей молитве, — но не мог.
      В это время дверь в его комнату тихо отворилась и старец глядел сквозь отверстие. Заботясь об юноше, котораго считал он больным, он не мог дождаться его пробуждения. Он хотел потихоньку вытти назад, если бы застал юношу еще спящим.
      Нашедши чужестранца пробудившимся, он приветствовал его дружественными словами и с отеческою заботливостию спрашивал о его здоровье.
      Юноша чрезвычайно был тронут таким нежным попечением и сказал: «Ах, какую любовь встречаю я в этой долине!»
      «Сын мой», сказал старец, «мы чтим великаго Творца и Отца вселенной и уважаем каждое из Его творений, усматривая в них Его премудрость и благость; но в особенности образ Его мы познаем в каждом человеке, и стараемся делать добро всем, сколько можем. Ему самому дать мы ничего не можем. — Мы от юности привыкли к простоте сердца и к детской вере, и это обратилось нам в природу. И мы не хотим никакой благодарности, которая не принадлежит нам. — Теперь ты будешь торжествовать с нами празднество любви».
      Едва только старец выговорил это, юноша залился слезами и просил вывесть его из долины.
      Старец изумился и молча повел его к той стезе, которая вела из долины.
      Тогда юноша начал: «Я оставляю долину вашу на веки. Я думал найти среди вас покой, но вытерпел самыя ужаснейшия мучения в моей жизни ...»
      «Я не понимаю тебя», прервал его старец и смотрел на него с удивлением. — «Мирная наша долина?.....»
      «Ваша долина, достопочтенный отец», воскликнул юноша, «есть обитель мира и невинности!»
      «У нас ни одна капля крови не падает на землю», продолжал старец с небесным спокойствием, «и ни один вздох угнетенной невинности не заражает воздуха. Земля, которая носит и питает нас; воздух, который окружает нас, — все чисто ......»
      «А я» — воскликнул Принц — «я нечист! И это-то самое и делает для меня невинную долину вашу местом мучения».
      Старец умолк и с глубоким состраданием смотрел на несчастнаго юношу.
      Они остановились на пределах мирной долины, Здесь юноша начал: «Почтенный старец! Твое радушие и добросердечие разрывает мое сердце. О — если бы оно могло исцелить его! Выслушай же теперь несчастную мою историю».
      «Я сын Царя; мне назначен престол его и владычество над Персиею. Но эти руки запятнены невинною кровию. Единственный сын одной вдовы пал от меча моего. Кровь, слезы и вздохи тяготеют надо мною. Образ ужаснаго преступления моего всюду преследует и жестоко мучит меня. Я оставил дворец и надеялся в мирной долине вашей найти покой, котораго искал; но я испытал здесь самые ужасные часы в моей жизни. Ваше спокойствие было для меня мучением. Ваша невинность казалась мне жестокою укоризною в вине моей и каждый дружественный взор любви вашей падал во мрак души моей, как огненный лучь молнии в мрачную ночь. Ах! я принес меня — меня, котораго я хотел бы убегать, в эту обитель мира ....... Простите мне и, если можете, молитесь обо мне. Я иду туда, куда принадлежу».
      С этими словами он оставил старца и мирную долину. Старец долго смотрел в след за ним, доколе он не поднялся на гору. Тут поднял он руки свои к небу, принес молитву и возвратился в круг веселящихся.

      О ты, который, провождая порочную жизнь, нерадишь о своем обращении и исправлении, и возмущенную совесть свою, громко вопиющую против тебя, стараешься успокоить надеждою на безконечное милосердие Божие, — познай в сей аллегории собственный образ свой и тщету своей надежды! — С душею, омраченною грехами, ты и в самом рае, в сонме торжествующих Праведников испытал бы все ужасныя мучения ада. —
    • pn

      Каин

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Однажды Каин (поселившийся после ужаснаго преступления в земле Нод) сидел под теревинфом, склонивши голову на свои руки, и вздыхал. Жена его, которая с малюткою на руках вышла искать его, нашедши его в таком положении, долго стояла подле него под деревом и слушала вздохи его.
      Тогда сказала она ему: «Что ты все вздыхаешь? И будет ли конец твоей печали?» Каин испугался, приподнял голову и сказал: «Ах, это ты, Селла! — Мой грех так велик, что прощения ему не будет». Сказавши это, он снова склонил голову и закрыл глаза свои рукою.
      Селла сказала кротким голосом: «Каин! Господь милосерд и благость Его велика!»
      Услышавши эти слова, Каин снова испугался и сказал: «О, не ужели, Селла, и твой язык должен быть для меня жалом, пронзающим сердце!» - «Сохрани Бог», отвечала Селла. «Но, Каин, послушай и посмотри: Не зеленеют ли поля наши, и не двукратно ли уже собрали мы с них богатую жатву? И так не милостив ли Господь к нам и не щедро ли изливает на нас дары свои?»
      «К тебе, Селла, к тебе Он милостив и к твоему Эноху; но не ко мне!» — отвечал Каин. «Я в Его благости познаю только, как я далек был от Него, когда убил Авеля .....
      «Но, Каин», — прервала его Селла — «не ты ли возделываешь поле и сеешь семена в землю? И не светит ли тебе утренняя заря, как в Эдеме, и не блистает ли роса на цветах и стеблях?»
      «Ах, Селла, несчастная жена моя», сказал ей Каин. «В утренней зари я вижу только обагренную кровию голову Авеля, и в росе на каждом стебле я вижу слезу, и в каждом цветке — капли крови. И когда восходит солнце, я вижу позади себя в тени моей Авеля — убитаго, а перед собою — меня самаго, убийцу его. — Самое журчание источника не есть ли жалобный стон об Авеле, и в дыхании прохладнаго ветерка не носится ли передо мною его дыхание? — Ах! сто крат ужаснее, нежели то слово гнева, которое прогремело в громе и воззвало ко мне: «Где брат твой, Авель?» — сто крат ужаснее для меня тот тихий голос, который повсюду слышится мне. И когда настает ночь, — ах! она объемлет меня, как мрачная могила, и вокруг меня разпростирается царство мертвых, которое одного только меня вмещает в себе. Только полдень есть час мой, когда солнце палит мою голову и пот каплет с меня на землю, и нет тени вокруг меня!» —
      Тогда Селла сказала: «О Каин! О мой возлюбленный! Посмотри, вон — идут наши овечки, белыя, как полевыя лилии! Как весело резвятся и скачут оне при сиянии вечерней зари!»
      Каин быстро взглянул и сказал: «Это овцы Авеля! Не красны ли оне от крови Авеля? Не есть ли блеяние их жалобный вопль об Авеле? Не голос ли это плача? Чтож такое могло бы принадлежать Каину?»
      Селла заплакала и сказала: «А разве я — Селла, которая любит тебя, не твоя жена?»
      Но он отвечал: «Как можешь ты любить Каина, который сам себя не любит? Что имеешь ты от меня, кроме слез и вздохов — — — — Как можешь ты любить Каина, убийцу Авеля?»
      Тут поднесла она к нему Эпоха, — и малютка улыбнулся отцу своему.
      Каин бросился на землю, рыдал и взывал: «Ах! И я должен еще видеть улыбку невинности! Нет, это улыбка не сына Каинова! Это улыбка Авеля! — Это улыбка Авеля, котораго убил Каин!»
      Так взывал он и лежал простертый лицем на земле! — Селла задрожала, присклонилась к теревинфу, — и слезы ручьем полились из глаз ея на землю. —
    • pn
      У одного благочестиваго отца был распутный сын, который, презирая все увещания, проводил время в обществе негодяев и предавался всей необузданности страстей своих. Таким образом сердце его непрестанно становилось испорченнее и все доброе в нем изчезало. Несчастный отец скорбел втайне о развращенной жизни сына и молился.
      По прошествии некотораго времени отец сильно занемог и, чувствуя приближение смерти, позвал к себе сына своего. Когда же сын подошел к постели умирающаго отца, он сказал ему: «Не бойся, сын мой, не думай, что я буду делать тебе упреки за твое поведение. — Вот, я умираю и оставляю тебя наследником всего моего имущества. За это исполни последнюю мою просьбу. Ее легко исполнить, и потому ты непременно должен обещать мне это и сдержать обещание».
      Сын изъявил полную готовность, исполнить волю отца, если только это для него возможно. Тогда умирающий отец сказал: «Обещай же мне, сын мой, что ты в продолжение двух месяцев по смерти моей каждый вечер будешь входить в эту комнату и полчаса оставаться в ней в уединении».
      Сын обещал, — и тогда отец благословил его и вскоре после того умер. Сын, похоронивши отца, возвратился к своим товарищам и жил по прежнему в забавах и веселостях.
      Но как скоро наступал вечер, он вспоминал о своем обещании и образ умирающаго отца убеждал его, сдержать обещание. Сначала было ему трудно, быть одному; ему казалось это очень скучно, и какой-то страх обнимал его. Но он преодолел самого себя по причине даннаго обещания и думал, что два месяца пройдут скоро.
      Но тут открылись у пего глаза на его поведение; сердце его жаловалось на него и страх Божий объял душу его; он пришел в самого себя, увидел пропасть, в которую вела его развратная жизнь, начал плакать и сделался совсем другим человеком.
    • pn

      Слезы

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      В одну лунную, светлую ночь Гиллел ходил с учеником своим Сади по масличной горе, промежду садов. При свете луны Сади заметил вдали какого-то человека и, указывая на него, сказал учителю: «Что такое он делает там?»
      «Это Садок», отвечал Гиллел, «он сидит на могиле сына своего и плачет».
      «Как! Не ужели Садок не может преодолеть своей печали?» сказал юноша. «Его называют все мудрым и праведнымъ .....»
      «По этому он не должен чувствовать и скорби?» возразил Гиллел.
      Тогда Сади спросил: «Какое же преимущество мудрый имеет перед глупым?»
      «А вон — посмотри», отвечал ему учитель: «горькия слезы падают из глаз его на землю, но взор его обращен к небу». —
    • pn
      Когда Авель, пораженный Каином, лежал в крови своей и Адам стоял над ним и плакал, подошел к нему Херувим Рая и стал подле него молча и задумчиво. Тогда праотец человеческаго рода, обратясь к нему, сказал: «Это ли образ того рода, который должен произойти от меня? И будет ли когда еще осквернять землю кровь человеческая, проливаемая рукою братнею?»
      «Д», отвечал Херувим.
      «Ах, каким же именем назовут это ужасное злодеяние?» спросил Адам.
      С слезами на глазах отвечал Небесный: «Войною!»
      Содрогнулся праотец человеческаго рода, вздохнул и сказал: «Ах, за чем же праведник должен падать от руки нечестивца?»
      Херувим безмолствовал.
      Но Адам, рыдая, спросил: «Что же остается мне теперь в моей горести на оскверненной кровию земле?»
      «Взор горе» — отвечал Херувим и изчез.
      Но Адам стоял до захождения солнца, и когда на небе показались звезды, он простер к ним свои руки и сказал: «О вы, блестящие стражи у врат небесных, за чем вы ходите так безмолвно? Если смертный может слышать голос ваш и понимать язык ваш, о! — говорите о той земле, которая по ту сторону, и об Авеле — возлюбленном».
      Тогда стало еще тише вокруг его, и он пал на лице свое и молился, — и тихий голос проговорил в сердце его: «Авель, сын твой, жив!»
      И легче стало на душе его, и он пошел с тихою грустью.
    • pn

      Иов

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Во времена Иова жил один Пророк, по имени Елиуд. К нему пришел однажды Иорам, друг Иова, и сказал ему: Пути Господни неизследимы; но для чего бы праведник так много должен страдать? — Вот, Иов лишился всего, что имел, и всех детей своих, и те, которым следовало бы утешать его, терзают его своими упреками и подозрениями.
      «Рука Господня коснулась его» — отвечал Пророк.
      И однакож, продолжал Иорам, Иов благочестив и Богобоязнен, как никто другой на земле. Не был ли он защитником и покровителем сирот и безпомощных? Не был ли око слепым, нога хромым, отец немощным? Какое око, видевшее его, не восхвалило его и не назвало блаженным?
      «Блажен человек, котораго наказует Всемогущий!» — отвечал Пророк.
      Но Всемогущий не есть ли вместе и Всеблагий? возразил Иорам. Для чего нужно было бы наказание тому, кто дары Господни расточал только на благотворение, и свою праведность так ясно доказал пред целым светом?
      «Для того», отвечал Пророк, «чтобы он также доказал ее и перед Богом».
      Но какую жертву мог бы Иов еще принесть Ему?
      «Самую трудную и драгоценную» — отвечал Пророк — «волю свою».
    • pn

      Поликарп

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Св. Поликарп, ученик Апостола Иоанна, возлюбленнаго ученика нашего Господа, и подобный ему в любви, был Епископом Смирнской Церкви во время гонения на Христиан. Враги Евангелия ненавидели и преследовали его более всех других; но он постоянно являлся спокойным и веселым.
      Смотря на него с удивлением, ученики его однажды сказали ему: «Отец наш! Чем долее мы обращаемся с тобою и смотрим на жизнь твою; тем более должны удивляться тебе: ты — как Даниил в пещере львов. Сопостаты — которым ты ничего не сделал — со всех сторон подсматривают за тобою и готовы поглотить тебя; а ты остаешься неизменен, — и мы никогда не видали на лице твоем выражения гнева, никогда не слышали из уст твоих ни одного слова негодования ....... Как можешь ты это, Отец наш?»
      Старец улыбнулся и сказал: «А разве вы думаете, дети, что Пророк, с которым вы сравниваете меня, гневался на львов? — Львы, которые окружают меня, конечно могут растерзать мое тело, но они не могут коснуться моего сердца: я предал его моему Господу. Врагов, сколько бы их ни окружало меня — врагов, дети мои, у Поликарпа нет!»
      Так говорил благочестивый старец, и ученики приняли слова его к сердцу. Но вскоре они узнали еще больше, когда Св. Поликарп, стоя на костре, славословил Господа,(*) и взор его блистал, как золото в разженной печи.
      *) Св. Поликарп, когда возведен был на костер для принятия мученической смерти, с радостным взором, обращенным к небу, произнес: «Благословляю Тебя, Господи Боже Вседержителю, что Ты сподобил меня в сей день (то была великая Суббота) и час принять участие в числе Мучеников Твоих и в чаше Христа Твоего, для воскресения в жизнь вечную».
    • pn
      Храбрый рыцарь Гильдебранд был жестоко обижен рыцарем Бруно. Сильный гнев возгорелся в сердце его, и он не мог дождаться наступления дня, чтобы совершить кровавое мщение над врагом своим. Всю ночь провел он без сна, и едва только начало разсветать, он опоясался мечем и отправился к Бруно.
      Но как было еще очень рано; то он по пути зашел в церковь, сел и смотрел на Образа, которые были по стенам и освещались сиянием утренней зари. На одном Образе представлен был Спаситель в одежде поругания перед Пилатом и Иродом, и под ним было написано: Будучи злословим, Он не злословил взаимно. На другом — изображены были мучение и страдания Его у Пилата — с надписью: Страдая, не угрожал. Третий Образ был Распятие — с словами: Отче! Отпусти им!
      Когда рыцарь увидел это; пал на колени — и долго молился .....
      Выходя из церкви, он встречен был слугами рыцаря Бруно, которые сказали ему: «Мы шли к тебе; наш господин очень болен и желает видеть тебя». — Гильдебранд пошел с ними.
      Бруно с нетерпением ожидал его, и лишь только он взошел к нему в комнату, оп сказал ему с разтрогаппым сердцем: «Ах! Прости мне мою вину, я знаю, что я жестоко оскорбил тебя».
      «Брат мой!» отвечал ему Гильдебранд с дружественною приязнию, «Бог свидетель! Я ничего не имею на тебя в моем сердце». — И они подали друг другу руки, обнялись — и разстались друзьями.
      И вечерняя заря светила Гильдебранду — на возвратном пути его — любезнее, нежели утренняя.
    • pn

      Аттал и Мено

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      В Антиохии Сирийской жили два семейства изстари в жестокой взаимной вражде, которая от родителей переходила в наследство к детям. Аттал и Мено, главы семейств, старались взаимно, как можно, более вредить один другому, и ненависть их с каждым днем возрастала.
      Но Мено имел у себя раба, который был Христианин, жил по учению Евангелия и был верен во всем. Мено любил его и вверил ему весь дом свой. И во всем, что делал Сила — так назывался раб — был Бог с ним. Разговаривая часто с своим домоправителем, Мено узнал наконец, откуда произходили его честность, верность и усердие, и сделался, подобно ему, верующим и крестился во имя Господа.
      С этого времени Мено стал совсем другой и не говорил более ни одного дурнаго слова об Аттале, который каждый день причинял ему новое огорчение.
      Такая кротость еще более раздражила Аттала, и он подкупил дурных людей, опустошить ночью сад Мены и вырубить прекраснейшия деревья, которыя он сам насадил, и которыя были очень дороги для него.
      Тогда друзья Мены пришли к нему и сказали: «Если ты оставишь это без всякаго мщения; то он наделает тебе гораздо больше зла».
      Но Мено отвечал: «Злодейство учинено ночью; Аттал откажется от него. Между тем оно послужит мне к упражнению в терпении. Не такой ли же злой дух был прежде и во мне».
      Вскоре после того друзья Мены привели к нему двух мальчишек из числа тех, которых Аттал подкупил вырубить сад его, и сказали: «Вот, они признались в учиненном злодействе; теперь ты можешь обличить его и строго взыскать с пего». Но Меню отвечал: «Я простил ему, и не хочу питать в душе моей злобы, хотя, признаюсь, мне очень жаль моих деревцев». — Друзья его чрезвычайно вознегодовали на него за то.
      Спустя несколько времени в доме Аттала случился сильный пожар. Мено поспешил туда со всеми своими домашними и спас из огня двух малюток, детей своего врага. Потом подошел к Атталу, подал ему руку и сказал: «Ах, да не будет более вражды между мною и тобою, между моим и твоим домом!» И, утешая его в случившемся несчастий, он вызывался помогать ему при постройке новаго дома.
      Но Аттал отворотился и с злостию сказал: «Пожар есть дело Мены!» — и многие поверили словам его.
      Это крайне огорчило Мену, и друзья говорили ему: «Оставь злодея и предай его сатане!»
      Но он отвечал им: «Он человек, и носит в груди своей разтерзанное человеческое сердце. Я не могу проклясть его».
      По прошествии некотораго времени, Аттал потерял все свое имение и, претерпевая с женою и детьми крайнюю бедность, от печали сделался наконец очень болен.
      Тогда Мено скрепил свое сердце, опять пошел к нему и сказал: «Аттал! Да не будет более вражды между нами; подадим друг другу руки, прежде нежели охладеют оне. Будем жить побратски: все, что мое, пусть будет и твоим».
      Выслушавши эти слова, он взглянул на Мену впалыми глазами, наморщил лице и отворотился.
      Тогда друзья Мены, насмехаясь над ним, сказали ему, «Теперь исчерпалось сердце твое для недостойнаго; что еще будешь делать с ним?»
      «Теперь», отвечал Мено, «мне остается только молиться за него». — Между тем он тайно благодетельствовал Атталу и семейству его, так что они не терпели никакой нужды.
      Наконец Атталу стало хуже и он умер. Услышавши о смерти его, Мено плакал об нем и проводил его до могилы, и сделался покровителем и утешителем вдовы и сирот его.
      И люди говорили: «Как может делать это человек?» — Они незнали того духа, который жил в нем. Мено был Христианин! —
×
×
  • Создать...

Важная информация

Мы разместили cookie-файлы на ваше устройство, чтобы помочь сделать этот сайт лучше. Вы можете изменить свои настройки cookie-файлов, или продолжить без изменения настроек.