Перейти к содержанию
Pritchi.Net

  • Притчи

    Притчи народов мира
    Показать все категории
    • pn
      Мудрый Гилель беседовал однажды со своими учениками о терпении. Они сказали ему: Учитель! скажи нам притчу или сравнение, по обычаю твоему.
      Гилель ответствовал: «Я уподобляю терпение самому лучшему из земных произведений, драгоценному камню. Подавляемый песком и скалами, он покоится во мрачном недре земли. Хотя ни один лучь солнца не приближается к нему, но он сияет в неувядаемой красоте, дитя небеснаго света, верно сохраняющее свое происхождение. Так пребывает в нем блеск его и в ночь самую глубокую. Но освобожденный из мрачной темницы и вынесенный на свет, составляет он, вместе со златом, знак и украшение величия — перстень, скипетр и венец».
      «Самую сокровенную и самую тихую добродетель уподобляешь ты величайшему из земных украшений!» воскликнули ученики в удивлении.
      «Ея конец», ответствовал Гилель, «есть венец жизни».
    • pn
      Сократ, мудрый сын СоФрониска, говорил однажды в кругу учеников своих о всеуправляющем Провидении Божием, как Оно все зрит и все слышет, везде присутствует и обо всем печется, и чем более человек благоговеет пред Ним, тем более Его ощущает и познает.
      При сем мудрый учитель, в умилении своего сердца, употребил сравнение из песней безсмертнаго Гомера и уподобил божественное провидение матери, которая тихо и невидимо отгоняет мух от своего дитяти, покоящагося сном сладким.
      Между учениками Сократа был и Критий, предатель, осудивший его на смерть. Он смеялся над сравнением, ибо оно казалось ему слишком обыкновенным и низким. Сократ заметил ето и проник мысль его. По сему он обратился к нему и спросил: «Чувствуешь ли ты, любезный Критий, как близко человечество в простоте своей к божеству?» Критий, со злобою в сердце, удалился. Сократ продолжал поучать других учеников.
      Потом, когда Сократ, злобою Крития, был осужден на смерть и должен был выпить яд, гонитель вспомнил о словах и сравнении мудраго мужа. Он пришел к нему и с презрением спросил: «Теперь, Сократ, будут ли боги отгонять от тебя мух?»
      Сократ улыбнулся и отвечал: «Критий, я совершил дело мое, и иду, под руководством Провидения, к сладкому покою. И так, могу ли я бояться мух?»
    • pn
      Благочестивый муж, именем Плацидий, отправился в Африку, в страну диких Намаков, чтобы проповедывать Слово Господне. Однажды, когда он был на поле, среди дикаго народа, и возвещал им имя Божие, Отца небеснаго, вдруг из песков вышло чудовище, черная ядовитая змея, и обвилась вокруг ног его.
      Увидев сие, Намаки ужаснулись: ибо они думали, что змея умертвит Плацидия, и не осмеливались напасть на нее, чтобы не раздражить ея ярости.
      Но Плацидий стоял спокойно, распростер руки свои и взирал на небо. Чудовище обвилось вокруг колен, лядвий и тела благочестиваго мужа.
      Народ трепетал и не смел дышать от страха. Но Плацидий стоял спокойно и смотрел на небо.
      Змея обвилась вокруг шеи благочестиваго мужа, подняла свою голову над его головою, глаза ея сверкали как два рубина и язык свистал в открытой ея пасти. Плацидий пребывал спокоен и смотрел на небо.
      Тогда народ помыслил в сердце своем: «Час его пришел: кто может спасти его?» Но змея не причинила ему ни малейшаго вреда, спустилась медленно с тела его на землю, и скрылась в песках.
      Народ изумился, и хотел назвать богом Плацидия; но он воспретил ему и сказал: «Молитесь Тому, на Кого я возлагал мое упование, чье дело я совершаю. Призвавший меня, сотворил и змею: и так должно ли удивляться, что Он спас меня от смерти?»
    • pn
      Когда Каин жил в земле Наид, обонпол Едема к Востоку, сидел он однажды, поникнув головою на длани, под Теревинфом, и вздыхал. Жена его, взяв на руки сына их, младенца Еноха, вышла искать его. Нашедши, долго стояла она подле Каина под Теревинфом, и слушала его вздохи.
      Наконец, она сказала ему: «Каин, о чем вздыхаешь ты, и уже ли не будет конца твоему сетованию?» Каин затрепетал, поднял голову и сказал: «Ах, ето ты Селла? Грех мой велик, и не простится мне!»
      Потом он снова опустил голову и закрыл глаза рукою.
      Но жена его продолжала говорить тихим голосом: «Ах, Каин Господь милосерд и благость Его велика».
      Каин, услышав сии слова, затрепетал снова, и сказал: «О! уже ли и твой язык будет для меня тернием, пронзающим мое сердце?» Но Селла ответствовала: «Да не помыслит сего никогда душа моя! Выслушай меня, Каин, и посмотри вокруг себя. Не цветут ли нивы наши, не собираем ли мы богатую жатву? Не милостив ли к нам Бог, не посылает ли нам щедро дары свои?»
      «Тебе, Селла, тебе, и твоему Еноху», отвечал Каин, но не мне! В благости Его я токмо вижу, сколь далеко я отстоял от Него, когда я — убил Авеля!»
      Селла прервала слова его и сказала: «Не ты ли, Каин, возделываешь землю и разсеваешь семена по браздам? И для тебя сияет заря утренняя, как в Едеме, и блистает роса на цветах и класах».
      «Ах, Селла, бедная жена моя!» отвечал Каин, «Я вижу в утренней заре токмо окровавленную голову Авеля, и в росе на каждом класе токмо слезы, на каждом цветке токмо кровавыя капли! И когда взойдет солнце, я вижу за собою, в собственной моей теyи, убитаго Авеля; а перед собою, себя самаго, его убийцу. Журчание ручья не есть ли голос, вопиющий об Авеле, и в дыхании прохладнаго ветерка не чувствую ли я его дыхания? Ах, тихий голос, который я слышу повсюду, гораздо ужаснее для меня слов гнева, взывавших ко мне во громе: «Где Авель, брат твой?» Наступает ночь: ах, она обнимает меня как мрачная могила и вокруг меня царство смерти. Токмо полдень есть час мой, когда солнце палит мою голову, когда мой пот каплет на бразды и нет для меня прохлады».
      «О, Каин, мой возлюбленный!» сказала Селла: «Посмотри! Там идут наши агнцы: они белы как лилии в поле и сосцы их полны млека. Они весело скачут в ограду, под блеском вечерней зари».
      Каин неподвижными взорами посмотрел на них, и воскликнул: «Ах! ето Авелевы агнцы! они покрыты кровию Авеля! Их голос есть вопль об Авеле! ето голос сетования! Что может принадлежать Каину?»
      Селла плакала и говорила: «Разве я не Селла, жена твоя, которая тебя любит?»
      Но Каин отвечал: «Как можешь ты любить Каина, который сам не любит себя? Я заставляю тебя токмо вздыхать и плакать! Как можешь ты любить Каина, убийцу брата своего?“
      Тут Селла подала ему Еноха, сына их, и дитя улыбалось к отцу своему.
      Каин пал ниц под Теревинфом, рыдал и вопил: «Ах, я не должен видеть и улыбки невинности! Ета улыбка не сына Каинова, ето улыбка Авеля, убитаго Каином!“
      Так вопиял он и умолк, припав к земле челом своим. Селла преклонилась к Теревинфу, ибо она трепетала, и слезы ея падали на землю.
    • pn

      Иов

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Во времена Иова, в стране Уц, жил Пророк Господень, именем Елиуд. К нему пришел Иорам, друг Иова, и сказал: «Пути Господни неисповедимы: но для чего праведник должен столь много страдать? Зри: Иов лишился всего имения и всех благих своих, дети его соделались добычею смерти, и те, которым надлежало утешать его, поносят и преогорчают его жестокими словами; сего мало: он поражен болезнию и все тело его покрыто язвами».
      «Рука Господня прикоснулась к нему», ответствовал Пророк.
      «Но Иов», продолжал Иорам, «благочестив и богобоязнен паче всtх людей. Не спасал ли он погибающих, которые требовали помощи, и сирот, которые не имели заступника? Не был ли он отец yищим, око слепым, нога хромым? Правда была одеяние его, и всяк, кто зрел Иова, славил его и почитал блаженным».
      «Блажен человек, котораго наказует Всемогущий, ответствовал Пророк.
      «Но Всемогущий не есть ли и Всеблагий?» сказал Иорам. «Почто наказывать того, кто, щедро разсыпая дары Божии на пользу ближних, оправдался в путях Господних пред очами всех людей?»
      «Чтобы он оправдался и пред очами Божиими», ответствовал Пророк.
      «Какую еще жертву может принести ему Иов?» спросил Иорам.
      «Труднейшую и драгоценнейшую», ответствовал Пророк: «волю свою».
    • pn
      Давид, Царь Израильский, сидел на вершине Сиона, склонив главу свою на арфу.
      Пророк Гад приступил к нему и рек: О чем помышляешь, Царь мой?
      Давид ответствовал: «О моей непрестанно переменяющейся судьбе. Сколь много воспевал я на сей арфе благодарственных и радостных песней, стольже много горестных и плачевных».
      «Будь подобен арфе твоей!» сказал Пророк.
      иКаким образом?» вопросил Царь.
      «Твоя печаль и твоя радость», ответствовал человек Божий, «изводили из арфы небесные звуки и одушевляли струны. Пусть же страдания и радости преобразят твое сердце и твою жизнь в небесную арфу».
      Тут возстал Давид, и персты его полетели по струнам.
    • pn
      Молодой живописец кончил прекрасную картину, лучшую из всех, которыя ему удавались. Сам учитель его не нашел в ней ничего поправить. Молодой живописец был в таком восхищении, что непрестанно разсматривал произведение своего искусства и не занимался более работою: ибо он думал, что ужё не может превзойти самаго сёбя.
      В одно утро, когда он хотел снова любоваться своею картиною, нашел он, что учитель стер ее совершенно. Сердясь и плача, побежал он к своему учителю и спрашивал о причине столь жестокаго поступка.
      Но учитель отвечал: «Я сделал это с добрым намерением. Картина была хороша, как доказательство твоих успехов; но она в тоже время вела тебя к погибели». «Как так?» спросил ученик. «Друг мой!» отвечал учитель, «ты любил уже не искусство в твоей картине, но самого себя. Поверь мне, она не была совершенна, хотя и казалась нам таковою; она была токмо опыт. Возмись снова за кисти, и посмотри, что можешь ты еще произвести. Не раскаевайся в своей жертве. Великое должно находиться в тебе, прежде нежели ты изобразишь его на холсте».
      Бодро и с доверенностию к самому себе и своему учителю взялся молодой художник за кисти и кончил превосходнейшее из своих произведений: Принесение в жертву Ифигении. Молодой художник назывался Тимант.
    • pn

      Тамирис

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      В число учеников божественнаго Платона вступил молодой поет, одаренный творческим умом и блистательными способностями. Все, кто знал его, славили его сочинения, и Еллада надеялась иметь в нем другаго Софокла и Пиндара.
      Но похвала толпы оглушила его: он возгордился и с презрением говорил о Гезиоде, Есхиле и других великих стихотворцах.
      Ето огорчало божественнаго мудреца, и он желал излечить душу тщеславнаго юноши. «Я оказал бы тем», говорил он, «отечеству большую услугу, чем завоеванием целой области. Ибо священная поезия дана человеку для того, чтобы вознести его над землею. Но она не может быть собственностию душ слабых и больных».
      В один весенний вечер подошел молодой поет к Платону, который уединенно порогуливался в саду Академии. Юноша начал разговор с мудрецом и сказал: Я почти кончил стихотворение, которое должно восхитить Елладу и доставить мне вечный лавровый венец.
      «Желаю тебе счастия», ответствовал Платон, «если ето удалося тебе».
      И может ли быть иначе? возразил поспешно юноша.
      Платон продолжал: «Дар песнопения, мой любезный, ниспосылается богами; они же увенчивают и успехом. Но ты, кажется мне, помышляешь не о богах, а только о самом, себе».
      Юноша. Я в самом себе чувствую божество.
      Платон. «Было бы лучше, если бы ты себя чувствовал в божестве».
      Юноша. Разве ето не все равно?
      Платон. «Отнюдь нет. Ныне ты помышляешь и говоришь только о самом себе, веришь только себе и силам своим. Иначе ты бы молчал и пел. Ты желаешь только славы от людей и хвалы народа. Небесное, мой любезный, должно предшествовать земному».
      Юноша. Я не понимаю тебя, Платон.
      Платон. «Я буду говорить словами отца песнопения. Если ты, как я слышу, не хочешь почитать его за неподражаемаго; то, по крайней мере, он старее тебя, а молодые люди должны слушать старших».
      Юноша. Хорошо! пусть будет так, хотя я никогда не стану почитать его высочайшим образцем.
      Платон. «Однакож он поучает нас многому в древних своих сказаниях, которыя ты, надеюсь, презирать не будешь. И так выслушай одно из них».
      Платон ввел юношу в благоухающую беседку; они сели, и мудрец начал разсказывать:
      «Тамирис, приятный певец Фракийский, пришел к Царю Евроту Ехалийскому, который щедро награждал его за пение и уважал как любимца Муз. Но Царская похвала и блистательныя награды погубили искуснаго певца. Возгордясь, он хвалился победить в пении и самых Муз, когда бы оне захотели с ним состязаться».
      «Музы, которыя в то время жили между смертными, встретились с ним на пути и увидели его гордость. Оне поразили его слепотою, и, ах! лишили его златаго дара песнопения и искусства одушевлять звуками арфу».
      «Как могли боги», спросил юноша, «противореча сами себе, уничтожить в певце дар, который они сами вложили в него?»
      «Не боги», ответствовал Платон, «но он сам умертвил его. С гордостию началась его слепота и наказание».
      «Но дослушай», продолжал мудрец, «что еще прибавляет древнее сказание. Музы не уничтожили божественнаго дара; оне переселили душу Тамириса в соловья».
      Слышешь ли ты его в Платанах? Знаешь ли ты любимца Муз? Его вид прост и неукрашен; он скрывается в темных кустарниках и любит более всего петь во время тихой ночи. Он не знает, что душа Тамириса живет в нежной груди его.
      Платон умолк и слушал пение соловья. Юноша встал и с досадою в сердце своем оставил божественнаго мудреца. С сего времени, презирая поучения природы и мудрости, он не являлся никогда в саду Академии.
      Но имя юноши не блистает между имен певцов Еллады.
    • pn
      Весна наступила и первый соловей пел в тени орешника, покрывшагося новыми листьями. Склонясь к дереву, внимал Меналк, чувствительный пастух, его пению. Вдруг набежала дикая толпа ребят, стала кругом, и несколько минут слушала. Потом закричали они в один голос: «Теперь наша очередь!» и выхватили из-за пазух наполненные водою черепки, выжженные из грубой глины, к которым приделаны были маленькия дудочки. Они приложили их к губам своим, начали в них дуть, подняли нестерпимый свист, и думали, что поют как соловей.
      Но соловей умолк и отлетел в уединенную рощу над журчащим ручьем. И Меналк, чувствительный пастух, последовал за ним, и слушал его снова. Шалуны побежали назад в город и наполнили улицы своим свистом. Жители закрывали окна от шума.
      Так является часто подле превосходнаго произведения жалкое подражание.
    • pn
      Майским утром, рано, повел отец своего сына Феодора в сад одного богатаго человека. Сад лежал далеко от города и украшался различными кустарниками и растениями, цветами и плодовитыми деревами, проездами и тенистыми лесочками. Посреди сада извивался прозрачный ручей, который падал с вершины скалы и потом образовал круглое озеро; здесь в прохладе шумела мельница. На лучших местах стояли дерновыя скамейки и зеленеющияся беседки.
      Феодор не мог насмотреться на все красоты, ходил в молчании подле своего отца, и токмо изредка восклицал: «О папенька! как прекрасен, как великолепен сей сад!»
      Отец разсказал ему, что, за двенадцать лет, здесь была пустыня и топкое болото, что все ето насадил и устроил владелец сего имения. Мальчик удивлялся еще более, и хвалил благоразумнаго хозяина, который преобразил и сделал все так прекрасно и восхитительно.
      Когда они осмотрели уже большую часть сада и утомились, отец повел сына, через рощицу, к водопаду. Здесь сели они на скате холма, слушали шум воды, пенящейся и падающей по уступам скалы, и пение в кустарниках соловьев, которых голос соединялся с шумом ручья. Феодору казалось, что он никогда не слыхал столь прекраснаго пения.
      Вдруг услышали они голоса детей и пожилаго человека. То были дети мельника, мальчик и девочка; они вели своего дедушку, слепаго старика, и разсказывали ему о цветущих кустах и деревах при дороге, и веселили его ласковыми словами.
      Потом они посадили его в беседке под поющими соловьями, обнимали и целовали его, и побежали по саду, чтобы набрать для него цветов и плодов. Старик улыбался; по оставшись один, снял шляпу с головы своей и молился с лицем радостным. Феодор и отец его были тронуты; они также начали молиться и благодарить Бога. Феодор плакал от умиления.
      Скоро потом явились дети, и в радости кричали еще издалека. Они принесли слепому своему дедушке благоухающие цветы и спелые плоды. Феодор сказал своему отцу, когда они возвращались домой: «О, как богато и прекрасно было сие утро!»
    • pn

      Кормчий

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Корабль плыл в открытом море: вдруг возстала сильная буря; бывшие на корабле оробели и начали плакать и вопить. Но кормчий остался спокоен, смотрел на компас, и правил кораблем, как мог.
      Когда увидели сие бывшие на корабле, ободрились и спрашивали: «Спасешь ли ты нас?» Но кормчий отвечал: — Как могу я ето обещать? могу ли я повелевать бурею? Будьте довольны и тем, что я исполняю мою должность. — После сего, они снова начали плакать, ибо буря усилилась. Но кормчий оставался спокоен, смотрел на компас, и правил кораблем среди бури и валов.
      Так носились они туда и сюда, И корабль наполнился водою. Тут встал кормчий и сказал: «Я не могу сохранить корабля, но надеюсь спасти жизнь вашу. Приготовьтесь же к кораблекрушению». Поднялись ропот и вопли. Но кормчий остался спокоен, смотрел на компас и давал приказания каждому матросу, что он должен был делать. Корабль, по воле кормчаго, несся на песчаную косу, лежавшую подле берега; передняя часть его стала неподвижно, корма была разбита силою волн.
      Тогда приказал кормчий одним спуститься в воду и плыть к земле, другим привязать себя к доскам, третьим к отломкам корабля. Таким образом спаслись все; кормчий последний. Корабль погрузился на дно морское.
      Увидев сие, спасенные начали роптать на кормчаго, для чего он навел корабль на песчаную косу, для чего погубил его со всем имуществом.
      Но кормчий прошел между ними и не уважил их ропота.
×
×
  • Создать...

Важная информация

Мы разместили cookie-файлы на ваше устройство, чтобы помочь сделать этот сайт лучше. Вы можете изменить свои настройки cookie-файлов, или продолжить без изменения настроек.