Перейти к содержанию
Pritchi.Net

  • Притчи

    Притчи народов мира
    Показать все категории
    • pn
      Тихо и печально жил Брамин в уединенной долине и помышлял о испытуемой страдающей Царице, как вдруг возстала снова страшная война. Могущественный губитель от Запада подвигся с буйными своими воинами для опустошения страны на Востоке. И что он начал со стыдом и поношением, совершил, но человечество стенало.
      Старец день и ночь молился о праведном Викраме и за Саконталу, благодетельную Царицу. Но молитва его не была услышана, и буря войны устремилась рекою в долину Брамина, и земля пала под бичем мучителя.
      Сетующий Брамин бежал в горы, жил в скалах и не хотел видеть лица человеческаго. Ибо душа его была полна горести и желала умереть.
      Но желание сие не было исполнено, и он жил уединенно многие годы меикду скалами. Вдруг раздалися кругом радостные гласы победы и песни мира, с кимвалами и трубами.
      Брамин пал ниц на землю и молился; потом возстал, умастил главу свою и сказал: «Прежде нежели смерть приблизится ко мне, я должен видеть победу праведнаго и лице Царицы».
      Он снова наполнил свою корзинку прекраснейшими цветами долины и покрыл ее леторослями от масличнаго и фиговаго дерева и благоухающею зеленью нежной мирты; обратил лице свое к царственному граду, и шел в молчании между ликовствующими сонмами народа.
      Когда он вступил во врата дома Царскаго, лице старца прояснилось; он отверз уста свои и сказал слугам Царевым: «Ведите меня к Царице, да принесу ей жертву мою. Уже семь лет не видал я лица человеческаго».
      Когда он произносил слова сии, служители Царские смотрели на него, безмолвствовали и плакали. Но Брамин сказал: «О чем плачете вы и для чего изменилося лице ваше?»
      Тогда ответствовали слуги: «Не уже ли ты столь чужд на земле, что токмо ты один не знаешь, что совершилось?» И они повели его к могиле Царицы. «3ри», сказали они, «сердце ея сокрушилося! И они не могли говорить более и плакали».
      Лице старца преобразилося и очи его возблистали как очи юноши; он поднял главу свою, воззрел на небо, и сказал: «Не вижу ли я престол Брамы и окрест его сияние вечнаго света? И пред ним, на благоухающем облаке, утренней зари, покоится Саконтала, и зрит долу, на нас. Чистая жертва примиреннаго отечества, она блистает как жрица небеснаго мира. Преображенная! зри, я посвящаю тебе и ныне еще земные цветы!»
      По сем старец умолк и склонил лице свое на могилу и на цветы. Вдруг возстал тихий шум, и душа Брамина отрешилась.
    • pn
      Саконтала, прекраснейшая и любезнейшая из Цариц Индийских праздновала день своего рождения тихими молитвами. Ибо страшная война опустошала ея землю, и повелитель Индии, ея супруг, был далеко от нея, в шуме сражений. Печаль ея усугублялась еще и тем, что многие из верных слуг их пали в битвах; другие, увенчанные благодеяниями и честию, во времена опасностей явили неблагодарность и робость сердец своих. О сем плакала в тишине Сакоитала, и день ея рождения подобен был дню смертному.
      Тогда одна из служащих приступила к печальной Царице и сказала «Брамин, принесший тебе цветы своей долины, стоит в преддверии».
      Но Саконтала вздохнула и ответствовала: «Могут ли цветы порадовать растерзанное мое сердце и украсить бледныя мои ланиты? Но», сказала потом добродушная Царица, «введи его ко мне: я хочу узнать из его подарка, что в горести моей остается мне любовь вернаго простосердечия».
      Старый Брамин вошел, склонил свою голову, и сказал: «Зри, милостивая повелительница и мать своего народа, твои страдания не отчуждили от тебя сердец жителей долины, где ходили стопы твои, когда первая весна жизни улыбалась тебе. Непостоянное счастие не можем разрушить уз любви, и токмо скрепляет их еще более. Сего дня я не привношу тебе цветов. Они потоптаны в нашей долине, но разцветуть ещё прекраснее, когда Брама, после бурь, низпошлет новую весну. Я приношу тебе лучшее произведение нашей долины, драгоценный камень, какого не зрели еще в Индии.
      Несравненная Царица в молчании и с удивлением взирала на Брамина.
      И он продолжал: «Я принес тебе цветы, когда на прекрасном лице твоем еще сиял утренний блеск невозмущенных радостей. Но Брама послал страдания, ланиты твои покрыты бледностию тихой горести; я знал, что ты встретишь слезами день твоего рождения. Для прекрасных душ оне роса небесная, совершающая их процветание. Так Брама освящает своих любимцев! Для сего я и приношу тебе лучшее произведение природы».
      Так говорил Брамин, и поставил к стопам Саконталы ковчег из райскаго дерева. Великолепно блистал драгоценный камень в черной оправе.
      Царица, склонила лице свое и смотрела на драгоценный камень, наполнявипий своими лучами черный ковчег. И светлая слеза упала на него от ланит ея.
      Брамин возвратился в уединенную долину и проводил жизнь в тишине и горести. Он видел слезы Саконталы.
    • pn
      Саконтала, любезнейшая и добродетельнейшая из Цариц, которыя когда-либо украшали трон Индии, милая супруга благодушнаго Царя Викрамы, праздновала веселый день своего рождения. И радость раздавалась в хижинах и палатах всего Государства, но живее и нежнее звучал ея голос в сердце каждаго.
      Ибо зрак Царицы был прекрасен и мил, а взор ея блистал кротостию и любовию, подобно вечернему солнцу, когда оно склоняется за горы, ниспосылает росу и прохладу, и наполет горы и долины.
      Таков был зрак Саконталы. И жители Индии, как ея дети, взирали на несравненную Царицу с любовию и благодарностию и приносили ей в дар лучшия произведения земли своей, и масти и злато и драгоценные камни; другие молили о благословении Брамы.
      К празднующим, собравшимся у врат дома Царицы, пришел и Брамин; в руках у него была корзинка, сплетенная из тростника, и простой мох покрывал края корзинки.
      Слуги, стоявшие в притворах дома Царскаго, говорили: «Не ужели Брамин приблизится к сиянию трона с своею корзинкою из тростника, опушенною кудрявым мохом?»
      Но Брамин приблизился смело, поставил корзинку у стоп Саконталы, и сказал: «Милосердая повелительница и мать своего народа! Воззри на сей тростник корзинки, на сей нежный мох холма и на сии простые цветы: они возрасли на последних пределах твоего обширнаго владения, в той отдаленной долине, где ходили стопы твои, когда еще первая весна жизни улыбалась тебе».
      Так говорил Брамин, и корзинка стояла у стоп Саконталы.
      Царица склонила лице свое, и взирая на корзинку и на цветы, с любовию улыбалась на украшения долины, в которой протекла юность ея.
      Брамин возвратился в уединенную долину, и великолепие полей казалось ему еще прекраснее. Ибо он видел улыбку на лице Саконталы.
    • pn
      Один пчеловод привел с собою в свой пчельник молодаго человека и показывал ему на чудную деятельность малипькаго насекомаго. В это время принеслась прелестная бабочка. Блеск золота, синева неба и пурпур вечерней зари сливались на крыльях ея. Она качалась на цветке и вдруг вспорхнула и изчезла из глаз.
      «Какое прелестное творение!» воскликнул пчеловод, — «и оно возникло и образовалось из ползающаго червя!»
      Такое восклицание показалось удивительным для молодаго человека и он сказал: «Я думал, что у вас - пчеловодов бьется сердце только для ульев с пчелами, а прочие дары природы не обращают на себя вашего внимания».
      «Друг», отвечал ему пчеловод, «я люблю пчел не из корысти и не из-за выгоды только, которую оне приносят мне. Одне низкия наклонности сжимают сердце человеческое и делают его односторонним. Но кто искренно, с любовию прилепляется к природе; у того сердце разширяется и взор становится светлее для всего прекраснаго и добраго, которое окружает его».
      «Однако-ж», возразил молодый человек, «прелестной бабочки нельзя равнять с трудолюбивою и полезною пчелою ......»
      «Друг мой», сказал ему тогда пчеловод, указывая на улей с жужжащими пчелами, «здесь — ты видишь образ деятельной жизни в ея ограничениях, образ духа в его земном действовании, связаннаго плотию; а там — образ духа в его высшей, свободной деятельности, в его возвышении и парении над прахом. По этому-то древние изображали чистую, разрешенную от тела, душу с крыльями бабочки».
    • pn
      В приморском городе Газе жил человек, по имени Эглон, который в продолжение многих лет был судьею в своем народе и обладал большим имуществом. Но народ прославлял не столько его богатство, сколько его правосудие и благотворительность, и бедные называли его в душе своим отцем.
      Когда настал день его кончины; он призвал к себе своих друзей и братьев с их детьми и сказал им: «Вот, я умираю. Ангел смерти явился мне в нынешнюю ночь и я слышал тихое веяние крыла его. И так возрадуйтесь ныне со мною, друзья мои!»
      Это для всех, окружавших его, показалось довольно странным, и они, смотря друг на друга, говорили: «О, когда бы ныне в первый раз слова Эглопа оказались несправедливыми!»
      Но он, улыбаясь, сказал им: «Любезные мои! Не печальтесь и не питайте тщетной надежды. Конец дней моих настал! Я вижу теперь так близко перед собою ангела смерти уже в третий раз в моей жизни, по этому лице его мне знакомо. Но ныне в первый раз является он мне с светлым, ласковым взором, и потому я охотно и с радостию следую за ним».
      Друзья его смотрели на него и молчали.
      Но он, заметивши, что им хотелось спросить его, сказал: «Я раскажу вам главное в моей жизни, и тогда слова мои будут понятны для вас».
      «Юность моя протекла весело и спокойно; печали и заботы жизни мне были тогда неизвестны. Когда же достиг я мужескаго возраста, меня поставили судьею в Газе и верили моим решениям и приговорам. Пользуясь доверенностию и уважением от народа, я наслаждался счастием семейственным. Моею женою была прекраснейшая из дщерей всей страны, и меня все единогласно называли счастливейшим мужем. Тогда Господь послал мне тяжкую болезнь; целый месяц пролежал я в постеле, — и мудрость человеческая не в состоянии была помочь мне. Он умрет — говорили врачи. — Тогда, в первый раз, явился мне ангел смерти в страшном виде, и я молился, чтобы оп миновал меня».
      «Он миновал; я выздоровел, — и жизнь стала для меня прекраснее, нежели когда-либо. Моя жена родила мне сына и дочь. С каждым днем малютки становились прекраснее; с каждым днем открывались мне новыя радости в них. Тогда все говорили: Эглон есть счастливейший человек на земле! Чего могло бы недоставать к его благополучию?»
      «Но вот, из-за моря принеслась Месраимская чума, — и малюток моих не стало. Вслед за тем занемогла и моя жена и в болезни говорила: Эглон, детей наших не стало! Но другой мир сохранит их для нас и отдаст их нам. Ах, мне хочется к ним! — Так говорила она, и чрез несколько дней умерла. И я остался один на богатых коврах моих, — и мой дом стал для меня слишком просторен и слишком тесен».
      «Тогда в лютой горести, в отчаянном изступлении я звал к себе ангела смерти и называл его губителем, и когда он, поражая других, прошел мимо меня, я сказал: Во глубине моря сыщу я лютаго, чтобы он соединил меня с моими! Что мне в жизни! Что мне на земле!»
      «И я вышел ночью на берег моря. Но дорогою услышал я в одной хижине вопль и стоны и зашел в нее, думая найти здесь товарища в моем злосчастии».
      «Там лежала на полу женщина и рвала себе волосы: пятеро детей ея вокруг ея плакали и просили хлеба; подле них стоял старик, согбенный и дрожащий. — Я ужаснулся и, обращаясь к женщине, спросил: Что с тобою случилось? Какое несчастие постигло тебя?»
      «Тогда старик сказал: В последнюю бурю море поглотило мужа ея, моего сына, вместе с его лодкою и со всем достоянием его. Богачь, который ссудил его деньгами, требует их обратно, и как мы не могли заплатить ему, то он взял у нас все, что нашел, и завтра выгонит нас из этой хижины, если только голод не избавит нас прежде от этого несчастия. — За чем же вы не обратитесь к Эглону, судье Газы? спросил я. Тут женщина вздохнула и сказала: Эглон живет в больших палатах и есть счастливейший человек на земле. — При том же, сказал старик, долг справедлив и Эглон признал его законным».
      «Боже небесный! воскликнул я тогда; Эглон, это ли правосудие твое! — И я остался у них в хижине и старался успокоить их, и на другой день утром сказал им: Я Эглон, судья Газы! Идите же в мой дом, чтобы я мог оказать вам правосудие».
      «С этого времени мне открылся новый свет. Я познал мою бедность пред Богом и увидел себя гораздо большим должником пред Ним, нежели те, которых принял я в дом свой. И я молил Господа, чтобы Он управил стопы мои на стезю правды, на путь спасения. И жизнь получила для меня гораздо высшее значение. Мой дом был отверст для всех, и нуждающиеся и безпомощные находили в нем пристанище и отраду».
      «Таким образом жизнь моя три раза изменяла вид свой, а с нею вместе изменялся и вид смерти. Во дни благоденствия явилась она мне, как злодей, как убийца; во дни злополучия — как темничный страж, который подает узнику чашу с ядом, а теперь я узнаю в ней мирнаго посланника Божия, который пришел взять меня и в стране вечной жизни соединить меня на веки с моими возлюбленными».
      Так говорил старец-Эглон. Тут силы его ослабели; голова склонилась, — и благодетельная жизнь его на земле пресеклась мирною смертию. —
    • pn
      Надинька была очень добрая, милая девочка. Все любили ее, но в особенности брат ея, Костя, малинький мальчик, котораго и она с своей стороны также очень любила. Вдруг она занемогла и болезнь ея крайне опечалила добраго Костю. Впрочем ему и на мысль не приходило, чтобы она могла умереть; он никогда не видал покойников и совсем еще незнал, что такое — умереть.
      Когда Надинька больная лежала в постеле, Костя думал, как бы развеселить ее, и пошел в поле, нарвать ей цветов. Он знал, что она очень любила цветы.
      Но между тем, как он ходил, Надинька умерла, и ее одели в белую одежду.
      Костя взошел в комнату, где она лежала, и показывал ей издали цветы; но девочка не смотрела. Тогда он сказал: «Надинька! Что я принес тебе! Но она не слыхала. Он подошел поближе, посмотрел на Надипьку и сказал: «Она спит. Я положу ей цветы на грудь, чтобы обрадовать ее, когда она проснется. Тогда она скажет: «Это сделал Костя!»
      Положивши ей потихоньку на грудь цветы и улыбнувшись, он пошел после того к матери и сказал: «Я нарвал Надиньке цветов, которые она больше любит; но она спит. По этому я положил их на грудь к ней, чтобы обрадовать ее, когда она встанет».
      Но мать заплакала и сказала: «Да — она спит, и больше уж не встанет».
      Тогда Костя сказал: «Ах, маминька! Если она спит, так как же она не встанет?»
      Так говорил мальчик. Мать не могла более отвечать ему; она закрыла лице свое и плакала.
      Но мальчик удивлялся и говорил: «Маминька! Что-же ты плачешь?»
    • pn
      Хрисанф, осмидесятилетний старец, сидел у дверей своего дома и наслаждался ясным осенним утром. Его глаза то устремлялись вдаль на синия горы, с вершины которых поднимался туман, как жертвенный дым, то обращались на резвых правнуков, которые перед ним играли.
      Тут подошел к нему юноша, пришедший из города, и вступил в разговор с ним. Узнавши, что ему так много лет, он удивился его крепости и цветущей наружности, и спросил его, что делал он, чтобы в поздней старости наслаждаться такою бодростию и крепостию.
      На это старец отвечал: «Сын мой! Здоровье и крепость, как и всякое добро, есть дар, свыше нисходящий, которым мы хвалиться не можем. Впрочем мы можем делать нечто для того, чтобы получить его».
      Сказавши это, старец встал и повел юношу в фруктовый сад и, показывая ему на высокия, прекрасныя деревья, которыя все были покрыты прелестными плодами, сказал: «Удивительно ли для тебя, что я теперь наслаждаюсь плодами этих дерев? — Сын мой, я посадил их в моей юности. И здесь тайна моей богатой плодами и радостями старости!»
      Юноша понял слова старца и принял их к сердцу.
    • pn

      Азаил

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Азаил, сын одного восточнаго Царя, по окончании воспитания был отправлен отцем своим в Персию, чтобы там довершить ему свое образование и изследывать обычаи и рравы чужеземные. Юноше предоставлена была полная свобода; но тайно поручено было назирать за его поведением прежнему его наставнику и воспитателю.
      Когда Азаил прибыл в Персию, то роскошь и увеселения столицы так пленили его, что он забыл о своем назначении и совершению предался удовольствиям.
      Однажды, когда он гулял в увеселительных садах Испагана, прошел мимо его прежний его наставник в образе странника, с посохом в руке.
      Но Азаил узнал его и спросил: «Откуда идешь ты, и куда направлен путь твой?» — Старец отвечал: «Незнаю». Тогда юноша изумился и сказал: «Как! Ты оставил отечество и пошел, незная, куда?» — «Я забыл», отвечал старец, «от этого я брожу туда и сюда, и какой путь кажется мне пространнее и приятнее, тот я и выбираю». — «И куда-ж приведет тебя такое странствование?» спросил изумленный юноша. — «Незнаю», отвечал старец, «но что мне до того?» —
      Тогда Азаил, обращаясь к другим, которые были около его, сказал: «Этот человек был моим наставником и воспитателем и отличался мудростию, но теперь, вы видите, стал совсем глуп и потерял разсудок Ах, как он изменился! Совсем другой стал».
      Тогда старец подошел к юноше, сбросил с плечь своих котомку и сказал: «Да, это правда, Азаил, я изменился, и изменился так, как ты. Прежде я был твоим руководителем и ты следовал по тому пути, который я указывал тебе. Но с тех пор, как я перестал быть твоим руководителем, я решился следовать за тобою, по твоим стопам, — и мое поведение есть твое. Тебе странным показалось — как и естественно — что я незнаю, куда и зачем иду, и нимало не думаю о том, куда может привесть меня такое безразсудное странствование, и ты заключил из этого, что я лишился разсудка; но разсмотри внимательнее образ своей жизни, свое поведение, — и ты увидишь, кто из нас поступает безразсуднее».
      Так говорил старец. И юноша познал свой грех и возвратился на путь мудрости, который был указан ему мудрым его наставником.
    • pn

      Герой

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      Вспыхнула жестокая война, и войско двинулось к отдаленным границам, осаждать неприятельския крепости. Сын Короля и наследник его престола сопровождал войско, чтобы воодушевлять его своим присутствием. Но, к несчастию, его окружали ничтожные и неблагонамеренные советники, которые, желая сами управлять вместо его, вознамерились прельстить его всякаго рода забавами и увеселениями, и чрез то усыпить его и сделать неспособным к трудам.
      Они старались внушить ему, что это совсем неприлично, чтобы царский сын подвергал себя опасности и жил среди войска, как солдат. Довольно и того, если только, на всякий случай, он будет находиться вблизи. Тогда он будет в гораздо большем уважении.
      И вот, они привели его в один большой город, где приготовляли для него различныя празднества и развратили сердце его до того, что он жил в непрестанном опъянении.
      Но вскоре дошло известие обо всем этом до ушей одного вернаго слуги царскаго дома, и он отправился к сыну Государя своего. Нашедши его в совершенном бездействии и праздности, он говорил ему свободно и смело: «Послушай меня! Они злоумышляют над тобою и хотят сына моего Государя развратить и сделать неспособным к правлению, для того чтобы им самим управлять по своему произволу. Познай самаго себя и брось забавы и наслаждения юности, убивающия и душу и тело твое; пробудись, возстань от пагубной дремоты и укрепись!»
      И голос истины проник в сердце царственнаго юноши. Он встал, надел на себя латы, опоясался мечем и отправился в лагерь. И когда полководец явился к нему, он сказал ему: «Я хочу отныне разделять с вами все опасности и труды и быть первым в сражении и самоотречении!»
      Старый вождь был глубоко этим тронут и, взявши за руку юношу, сказал: «О Князь мой любезный! Кто побеждает себя самаго, тот гораздо выше, нежели кто берет города и крепости!»
    • pn

      Желудь

      От pn, в Круммахер Ф.А.,

      У одного благочестиваго старца родился правнук. Обрадованный благословением, низпослапным его дому, он принес искреннее благодарение Отцу небесному и в избытке благодарных чувств сказал сам в себе: «О когда бы Господь дал мне случай, почтить Его каким нибудь добрым делом!»
      Так, цвет чистой радости есть благодарность, а плод ея — благодеяние.
      С таким ризположением духа старец вышел в поле. Каждая мысль его была молитва. Еще сверкали капли недавно выпавшаго дождя на стеблях, цветах и листках. Природа казалась ему помолоделою и прекраснее, нежели когда-либо, хотя он видел весну уже девяносто раз. «Она есть дело всеблагаго Существа», сказал он; «для того, кто в творении познает Творца и чтит Его, для того она не стареет».
      Проходя между зеленеющими посевами, он увидел участок земли незасеянный и, узнавши, что он принадлежит одной бедной вдове, оставшейся после мужа с тремя малолетными детьми, оп воздел руки свои к небу и произнес святый обет пред Вездесущим, помочь несчастной и засеять принадлежащий ей участок.
      С веселым духом продолжая путь свой, он нашел на утоптанной тропинке желудь. Уже дождь своею оплодотворяющею силою выманил росток; внешняя оболочка раскололась. Но росток не мог укорениться на крепкой, утоптанной земле.
      Старец наклонился, взял его и сказал: «Хорошо, что я пошел этим путем. Легко могло бы статься, что кто нибудь раздавил бы тебя, или солнечные лучи изсушили бы тебя. Благо мне, здесь могу я сделать доброе дело, содействуя природе, которая так неутомимо действует для нашего блага, — И малейшая благодарность есть сладкая обязанность!»
      Юноша, который стоял за дубом, слышал слова старца и, показавшись из-за дерева, улыбался насмешливо. — «Чему смеешься ты?» спросил его старец. Юноша отвечал: «Твоему ребяческому чувству, старик, что ты можешь радоваться тому, что спас жизнь желудю. — «Юноша», сказал тогда старец, «как можешь знать ты мое чувство, когда ты в первый еще раз видишь меня? И за чем насмехаешься ты над малою услугою, которую я думаю оказать природе? Для ней столько же значит и зерно, как и дерево, и без зерна не было бы и дерева. — И добродетель, сын мой, начинает с малаго и от малаго восходит до великаго. Но чем более приближается к своему первообразу и совершенству, тем более наклоняется к смирению и простоте. И тогда для ней столько же значит и малейшее, как и важнейшее. Не посылает ли и Отец небесный солнечные лучи и росу на пальмы и на былинки?» Так говорил старец с дружественною важностию.
      Юноша удалился молча и с почтением к благородному старцу. Он увидел его в его достоинстве, и желал быть таким, как он. Ибо самое легкомыслие не может не уважать добродетели в своем сердце.
      Старец продолжал путь свой к холму, заросшему вокруг дернами. Тут встретился с ним один купец и спросил: «Не думаешь ли ты еще вырастить себе из этого желудя дерева? Едва ли ты будешь наслаждаться его тению».
      Старец отвечал: «Не ужели при сажании надобно думать только о тени дерева и о себе самом? Сын мой! Кто вчера и третьяго дня посадил, тот находит в этом свою обязанность и свою радость».
      Пришел к холму. На вершине его, между дернами он посадил желудь и тщательно покрыл его землею и мохом. «Как! Ты сажаешь между дернами?» сказал ему пастух; «худо же ты заботишься о своем питомце». — «Друг», отвечал старец, «доколе растеньице нежно и мало, дерны будут защищать его от суровых ветров, а когда подрастет, то само себе будет помогать; — ведь это дуб. Сын мой! Я научился этому у природы. Добрая мать равно думает о нежности, как и о крепости своих питомцев».
      Сделавши свое дело, старец с веселым духом пошел домой. Кто строит при дороге, подумал он, у того много учителей. Но опытный идет своею собственною дорогою.
      Когда он приближился к своей хижине, к нему выбежали на встречу внуки и правнуки и спрашивали: «Где ты так долго был?» Он собрал их вокруг себя и разсказал им все, что случилось с ним. И дети ласкались к старцу, когда он говорил, а старшие со вниманием слушали его. — «О!» сказал тогда старец, «нигде не бывает так прекрасно, как среди природы, когда детски любят Отца ея, и в кругу своих, когда взаимная святая любовь живет в сердцах их! Так, исполненный любви и благости Создатель!» — сказал он и взглянул на небо, — «в мирном кругу семейной жизни стоит твой святый храм!» —
      Посаженный дуб вырос и поднялся над дернами и стал кудрявым и тенистым деревом. Тогда старец умер и был похоронен на том холме. И когда внуки и правнуки его видели дерево и слышали шум его листьев, вспоминали о жизни и мудрых изречениях старца до позднейших времен и разсказывали об нем и старались быть подобными ему.
      Ибо слова мудраго мужа, как зерно в плодородной земле.
    • pn
      У малинкой Лизы была канарейка, которая пела с утра до вечера и была чрезвычайно красива. Девочка очень любила ее и усердно ходила за нею, давала ей семя и зелень, а иногда выпрашивала для ней у матери и кусочик сахару и всякой день ставила ей свежую воду.
      Но вдруг птичка начала скучать, и в одно утро, когда Лиза принесла ей воды, она лежала мертвая в клетке.
      Малютка подняла громкий жалобный вопль и горько плакала о любимой птичке. Чтоб утешить ее, мать купила другую канарейку, которая была еще красивее и также прекрасно пела, как и та, и посадила ее в прежнюю клетку.
      Но девочка, как скоро увидела птичку, еще более начала плакать. Мать очень удивилась и сказала; «Дитя мое! Что же ты всё плачешь и так печалишься? Твои слезы не воскресят умершей птички, и у тебя же есть теперь другая, которая ни сколько не хуже той!»
      «Ах, маминька!» сказала дитя, «я худо обращалась с канарейкой и не все для ней делала, что должна была».
      «Милая Лиза», сказала мать, «ты так много всегда заботилась об ней!»
      «Ах, нет», отвечало дитя, «еще не за долго до ея смерти я не отнесла ей, а съела сама кусочик сахару, который ты дала мне для ней». Так говорило дитя с смущенным сердцем.
      Мать не смеялась над слезами малютки. — Она узнала и почтила священный голос истины в сердце дитяти. Глубокий вздох вылетел из груди ея и она сказала: «Каково-ж будет неблагодарному сыну при гробе родителей!»
×
×
  • Создать...